самом месте, где прежде находился искомый дозор, бесы собираются провести кровавое пиршество, посвященное своей победе. Другой, наоборот, утверждал, что дозор продолжает держаться, демонстрируя при этом чудеса героизма. Большинство же просто махало на Синякова рукой – отстань, дескать, не до тебя.
Растворный узел, на недосягаемо высокой крыше которого несколько крылатых бесов терзали чье-то тело, уже остался позади. Эстакада целиком исчезла в едкой серой туче – это бесы, забравшиеся в вагоны, устроили из цементной пыли настоящую метель.
Солдат четвертой роты Мишка, пострадавший за сыновнюю любовь, карал бесов при помощи огнемета. Под воздействием высокотемпературного пламени одни из них превращались в живые факелы, а другие – в дымящиеся окорока, покрытые аппетитной румяной корочкой. Впрочем, на боеспособности бесов это мало отражалось.
Навстречу Синякову попался солдатик, судя по всему, уже выполнивший свой долг. Все на нем висело лохмотьями – и гимнастерка, и нижняя рубашка, и собственная кожа. Баюкая на груди окровавленный обрубок правой руки, он причитал сорванным голосом:
– Ой, мати ридна! Ой, яко горэ!
Дурное предчувствие заставило Синякова, уже проскочившего мимо, развернуться на сто восемьдесят градусов.
– Ты случайно не Шмалько? – обратился он к раненому.
– Вин самы, – с крестьянской непосредственностью ответил тот. – А хто вы будэтэ?
– Неважно. Где твой напарник?
– Димка?
– Ага, Димка. – Сердце Синякова на мгновение замерло, словно самолет, собирающийся свалиться в крутое пике.
– Бисов гоняе. От геройски хлопец!
– Далеко отсюда?
– Да ни! Винь за той цэгляной хатой.
«Цэгляная хата» оказалась бывшим лесопильным цехом, в котором от деревообрабатывающих станков остались одни только станины, а от пиломатериалов – груды стружки.
Внутри и вокруг цеха шла ожесточенная схватка с многочисленной волчьей стаей, чей вой полчаса назад и возвестил о начале атаки. Столь несвойственное для себя обличье бесы, в большинстве своем принадлежащие к классу «Гидра», приняли совсем недавно. В волчьей шкуре они чувствовали себя не совсем уверенно и допускали массу промахов, непростительных для серого племени.
При том, что Синяков был занят исключительно поисками сына, он не преминул заметить одну особенность, свойственную только этому месту. Раненые или выбившиеся из сил солдаты отступали к центру цеха, а волки не смели преследовать их там, хотя от ярости и вожделения едва не откусывали свои собственные хвосты.
Лишь приглядевшись повнимательнее, Синяков понял, в чем тут секрет. Посреди цеха из пучков сушеной полыни была аккуратно выложена какая-то геометрическая фигура, куда более замысловатая, чем уже знакомая ему пентаграмма. Все ее лучи, направленные во внешнее пространство, были дополнительно защищены загадочными знаками, похожими на древние иероглифы. Даже на Синякова, по складу своей души очень далекого от мистики, вся эта каббалистика произвела определенное впечатление.
Интересно, кто же является автором этой фигуры, так пугающей бесов? Димка? Вряд ли. Тут надо и в оккультизме разбираться, и в теософии. А он из всех наук до самого последнего времени выделял только механику, вернее, ту ее часть, которая была связана с устройством автомобиля. Хохол Шмалько? Маловероятно. Люди его типа с нечистой силой общаются только после употребления горилки. Скорее всего здесь поработал Дарий.
От этих размышлений, вихрем промелькнувших в сознании Синякова, его отвлекло грозное рычание, исходившее из пасти огромного волка, правда, почему-то совершенно лишенного шерсти. Пристальный взгляд зверя и его лобастая голова с висячими брылями смутно напоминали Синякову кого-то из знакомых.
– Узнал меня, суслик? – недружелюбно осведомился волк.
Этот тягучий голос Синяков, безусловно, уже слышал раньше. Осталось только вспомнить, где именно. Да не в пивной ли! Неужели перед ним тот самый привратник, который в открытую хлебал кровь своих клиентов?
– А, старый знакомый, – произнес Синяков. – Узнал. Узнал тебя, упырь. Все еще пивком балуешься? Или другое пойло предпочитаешь?
– Со вчерашнего дня только воду лакаю. И то в основном болотную, – сообщил волк. – Между прочим, я сюда только из-за тебя попал. Такие обиды не прощаются.
– Может, договоримся? – Синяков медленно пятился в ту сторону, откуда доносился запах полыни.
– Смотря о чем. – Волк столь же осторожно двигался вслед за ним.
– За кружку крови отпустишь меня?
– За кружку? – Волк мотнул своей башкой, такой массивной, что на нее, наверное, и ведро бы не налезло. – Хм… Ладно, согласен.
– А за полкружки? – Синякову надо было любой ценой выиграть хоть немного времени.
– Какой ты жадный, – волк облизнулся. Язык его был размером с хороший лопух. – Хрен с тобой! Сойдет и полкружки. Очень уж мне твоя кровушка понравилась. Чистый нектар!
– Нектар, говоришь… А мне, признаться, твоя шкура нравится! Готовое шевро! – взорвался вдруг Синяков. – Почему бы из нее сапоги не сшить?
– Попробуй сначала снять! – произнес волк с угрозой. – Не по зубам тебе еще такое. Кружку крови пожалел? Да я из тебя сейчас не меньше пяти выжму!
Приступ слабости, однажды уже случившийся с Синяковым в пивной, вновь накатил на него. Однако там он был один-одинешенек среди толпы злобных бесов, а здесь вокруг находились люди, жизненная сила которых на этот раз помогла ему выстоять. Напрасно волк пялился на него своими жуткими гляделками.
Как всегда в минуты смертельной опасности, все способности Синякова, как физические, так и умственные, обострились до предела. Врагом его было мистическое существо, а значит, бороться с ним следовало соответствующим оружием.
Руки Синякова сами собой взметнулись вверх и повторили все подсмотренные у Дария пассы. Ноги стали выписывать вокруг волка какие-то кренделя, а с языка сорвались зловещие заклинания, намертво запечатлевшиеся в самых дальних закоулках памяти.
Кровожадный зверь, уже собравшийся было броситься на Синякова, резко отшатнулся и поджал хвост. Его грозный рык перешел в утробное шипение, а уши припали к черепу.
Воспользовавшись замешательством врага, Синяков резво отскочил назад и оказался в пределах недоступного для бесов пространства. Теперь можно было и дух перевести, однако Синяковым уже овладело полузабытое чувство боевого азарта, когда-то заставлявшее его на полной скорости врываться в штрафную площадку соперника или в почти безнадежной ситуации завершать поединок на ковре болевым приемом.
Схватив пучок полыни, он настиг уже полностью деморализованного волка, ныне жаждавшего не крови, а только спасения.
– Вот тебе за пиво! Вот тебе за клопов! Вот тебе за мою кровь! – Синяков хлестал серое чудовище с тем же остервенением, с каким его далекие предки рубили супостатов, злодейства ради врывавшихся в мирные деревни.
Каждый новый удар оставлял на шкуре беса багровый след, как будто
