так отвечай по полной программе. Правда, подельников никогда не выдавал, да и я особо не копался. Любое преступление – оно как дерево. С корнями, с ветвями, с листьями. Если эту растительность досконально изучать – с ума сойдёшь. Вот я и действовал, как лесоруб на делянке – перед тем, как послать бревно в обработку, отрубал всё лишнее. Кто-то меня за это недолюбливал, кто-то, наоборот, уважал.
– И чем же ваш приятель сейчас занимается? – поинтересовалась Людочка. – Продолжает воровать?
– Куда там! Годы уже не те. От конкретных дел он давно отошёл, но, как говорится, масть держит. Слово Чёрта в преступном мире дорогого стоит. Даже нынешние отморозки его на свои разборки приглашают. Он там сразу и судья, и нотариус. Если своё решение вынес – считай, что печать поставил. Человек по-своему уникальный. Таких, как он, по всей стране не больше сотни осталось. Урка, конечно, но понятие о справедливости и чести имеет. Беспредельщики вроде Гобашвили ему и в подметки не годятся.
– Таких ценных кадров надо в Думу продвигать, – заметил Цимбаларь.
– Считаешь, их там нет? Просто фамилии называть не хочется.
– Короче говоря, вы допускаете, что этот самый Чертков может располагать информацией об убийстве Голиафа? – каждый раз, произнося условное имя покойника, Людочка немного запиналась.
– Ничем таким он, конечно, не располагает, но справки, при желании, наведёт. Если к преступлению причастны криминальные элементы, через пару дней мы уже будем знать об этом.
– Что же ты, Пётр Фомич, нам этот вариант сразу не предложил? – с упрёком произнес Цимбаларь. – Сколько времени сберегли бы!
– Дело-то сначала плёвым казалось. Думал, с ходу осилим. – Кондаков развёл руками.
– Индюк думал, да плохо кончил… Мы твоего Чёрта сегодня ещё застанем? Или его приёмные часы уже закончились?
– Хороших людей он принимает круглые сутки, – многозначительно произнёс Кондаков. – Ты не путай идейного вора с бессовестным бюрократом. Одного боюсь, чтобы в запой не впал. С ним такая беда иногда случается. Правда, редко.
– Тогда подались. Зачем тянуть?
– Нет, Сашенька, – запротестовал Кондаков. – Ты для подобных визитов не годишься. Гонору много, а деликатности мало. Старики это не любят, по себе знаю. Лучше я Людмилу Савельевну за компанию прихвачу… А ты, чтобы времени зря не терять, сгоняй всё же в Ростов. Поговори с этим одноруким. Авось что-нибудь и прояснится.
Чертков жил далеко за городом, в заброшенной деревне чуть ли не на границе Калужской области, и для визита туда пришлось нанимать такси, благо халявные деньги (спасибо Гобашвили!) ещё имелись.
Кондаков предварительно прошёлся по магазинам и накупил всяких подарков, которые до поры до времени хранились в большом пластиковом пакете. Заглянуть в него не позволялось даже Людочке.
Водитель, поначалу принявший Кондакова за пожилого ловеласа, вознамерившегося сбежать с молоденькой девушкой на лоно природы, заломил непомерную цену, однако заметив под мышкой у пассажира спецкобуру, которую тот, кстати говоря, и не скрывал, сразу стал покладистей.
Дабы скоротать время, Людочка завела с Кондаковым разговор, скорее профессиональный, чем задушевный.
– Я вообще-то о ворах в законе наслышана, но хотелось бы выслушать вашу точку зрения на эту проблему. Чем, например, они отличаются от остальных преступников?
– Всем, кроме причастности к криминальной среде, – ответил Кондаков. – Это даже не аристократы преступного мира, а элита аристократии. Причём свои неоспоримые права они приобрели не по наследству, а выстрадали в крытках, дальняках и кондеях. Люди, подобные Черткову, даже в зоне не признают никаких иных законов, кроме своих собственных, отказываются работать и ни во что не ставят администрацию. Вследствие чего почти не вылазят из штрафных изоляторов, а это, поверь мне на слово, похуже, чем замок Иф. Находясь на свободе, вор в законе не имеет права заводить семью, общаться с родственниками, заниматься какой-нибудь деятельностью, не связанной с грабежами или кражами. При всём при том ему полагается жить по возможности скромно, а излишки награбленного добра сдавать в общак. Представь себе, вору в законе запрещается без особой на то нужды употреблять блатной жаргон, а тем более ругаться матом.
– Почему?
– Чтобы не уронить свой авторитет в глазах подрастающей смены.
– Да они и в самом деле аристократы! – воскликнула Людочка. – Тем не менее, если отбросить кое-какие романтические моменты, останется всё тот же оголтелый преступник, паразитирующий за чужой счёт. Злокачественная опухоль на здоровом теле общества. Ведь когда-нибудь, пусть даже и не в этом веке, с криминальным миром будет покончено. И с королями, и с пешками.
– Раньше и я так думал, – поглядывая в окно, сказал Кондаков. – А теперь частенько не могу понять – где опухоль, а где здоровый организм. Всё как-то перемешалось. Преступный мир сосёт у нас соки, но и мы у него многое отнимаем. И лексикон, и манеры, и песни, и даже психологию. Есть, значит, в этом что-то завораживающее…
– Конечно, есть! – к разговору присоединился водитель, до сих пор не позволявший ни единой машине обогнать себя. – Как-никак, а генетическая память сказывается. Ведь если верить Священному писанию, все люди произошли от Каина, прирождённого убийцы. Миролюбивый Авель своего семени на земле оставить не успел. Вот грехи пращуров на нас, бедных, и сказываются.
– Ну это, положим, только легенда, – возразила Людочка.
– Так и быть, отбросим легенду, – согласился водитель. – Обратимся к историческим фактам. Практически все великие люди запятнали себя преступлениями. Владимир Красное Солнышко убил брата, Пётр Первый – сына, Екатерина Великая – мужа, Александр Первый – отца, Дзержинский – сестрёнку-малолетку. Иван Грозный вообще маньяк какой-то. Чингисхан и Тимур начинали свою карьеру разбойниками. Сталин грабил банки. Даже Лев Толстой признавался в мемуарах, что причастен ко всем смертным грехам. Смешно сказать, но когда к власти по воле случая приходили мягкотелые добрячки вроде царя Федора, Николая Второго или Горбачёва, их правление оборачивалось катастрофой. Выводы, как говорится, делайте сами.
– У меня имеется контрдовод, – заявила Людочка. – Наш нынешний президент в нравственном плане чист, как стеклышко. И никаких катастроф пока не предвидится.
– Поживём – увидим, – молвил водитель, до предела увеличивая газ.
– Если будете так гнать, мы скорее всего увидим ангелов небесных, – сказал Кондаков, мужественно сражаясь с силами инерции. – Честно признаться, я удивлён вашей эрудицией. Она как-то не вяжется с избранной профессией. Или вы просто поднабрались ума от клиентов?
– Я, собственно говоря, по образованию философ, – пояснил водитель. – Узкая специализация – философия религии. Преподавал в институте. Вёл научную работу. В споре по поводу идейных позиций Конфуция случайно искалечил оппонента. Хорошо ещё, что срок условный дали. Вот с тех пор и кручу баранку.
– Тогда всё понятно, – сочувственно промолвил Кондаков. – Как я слышал, у Конфуция рыльце тоже в пушку. Он якобы причастен к геноциду кочевых племён, вследствие чего погибло чуть ли не два миллиона человек.
– Полтора, – поправил чересчур образованный водитель. – Хотя многие летописцы той поры, в том числе и Хань Ши, этого не подтверждают.
Деревня, в которой нашёл себе прибежище отошедший от дел рецидивист Чертков, помнила, наверное, ещё нашествие пресловутого Тушинского вора, не к ночи он будь помянут, причём с тех времён здесь почти ничего не изменилось, разве что солому на крышах заменили
