– Так ведь и они не с неба свалились. После первой и завязать было не грех.
– Ну конечно! – скривился Адаскин. – А легко после первой рюмки завязать? Или после первой бабы? Хуже нет, когда натура своего требует. Советы давать мы все горазды.
– Советы вам судья с прокурором будет давать. А я при них на подхвате состою. За что и денежки свои получаю. Жаловаться мне не надо.
– Да я всё понимаю, – Адаскин заёрзал на стуле, – поэтому и раскаяние не симулирую. Собака лису никогда не пожалеет. Куикве суум. Каждому своё… Как насчёт курнуть?
– Опять вы сиротой прикидываетесь! Да курите хоть по две сразу.
– А если я всю пачку заберу? Уж как она мне в камере пригодится!
– Берите. Хотя собаки лисам косточки не носят…
Дверь кабинета распахнулась, но, прежде чем войти, Пуркис пропустил вперёд солидного мужчину, костюм и галстук которого были скромными только по виду, но отнюдь не по цене (как раз о таком прикиде мечтал Цимбаларь). Судя по поведению Пуркиса, они были давние знакомцы.
– Так кто это меня спрашивал? – заранее протягивая вперёд руку, осведомился гость, вне всякого сомнения являвшимся тем самым долгожданным Асланом Акимовичем.
– Я. Ещё раз простите. – Цимбаларь на всякий случай встал и ответил на энергичное рукопожатие гостя.
– Ничего-ничего, – Башилов похлопал его по плечу свободной рукой. – Помогать милиции – долг каждого гражданина. Хотя лично я предпочитаю делать это заочно.
– Аслан Акимович наш постоянный спонсор, – с вежливой улыбочкой пояснил Пуркис. – Его стараниями для отделения приобретена новая радиоаппаратура.
– Это я нарочно, чтобы «жучки» у вас установить, – улыбнулся в ответ Башилов. – Ну рассказывайте, какие ко мне вопросы?
– Вот этот гражданин вам знаком? – Цимбаларь кивнул на Адаскина, имевшего такой вид, словно милицейский кабинет превратился для него в эшафот, а стул – в плаху.
– Зачем отрицать очевидное? Некоторое время он действительно работал у меня. Сейчас и фамилию вспомню… Не то Анискин, не то Агаскин…
– Адаскин, – подсказал Цимбаларь.
– Именно.
– Что вы можете о нём сказать?
– Перед милицией кривить душой не буду. Он вор и проходимец.
– Ну зачем вы так, Аслан Акимович, – заныл Адаскин. – Я ведь тогда всё вернул и написал заявление по собственному желанию.
– Совершенно верно. Но так получилось лишь потому, что я не имею привычки сдавать собственных сотрудников в кутузку. Хотя, по правде говоря, ваше место именно там.
– Между прочим, он вас на этих картинках опознал. – Цимбаларь предъявил Башилову портреты «мотоциклистов».
– Это из серии «Их разыскивает милиция»? – осведомился тот.
– Да, – не вдаваясь в подробности, ответил Цимбаларь.
– Забавно… Неужели я действительно похож на кого-то из этих граждан? – Башилов обратился к Пуркису.
– Ничего общего! – заверил тот. – Дегенераты какие-то, честное слово.
– Да это я просто так сказал, ради шутки, – потупился Адаскин.
– За такие шутки я тебя в самую холодную камеру запихну, – пообещал Пуркис. – Там уже хорошая компашка подобралась. Насильник и два гомика… Вы уж на нас, Аслан Акимович, зла не держите.
– Какое там зло! Всего лишь маленькое недоразумение. Зато я встретился со старыми друзьями, что тоже, согласитесь, немаловажно. – Башилов перевёл взгляд на Цимбаларя. – Я вам больше не нужен?
– Нет-нет, – сказал тот. – Вас и так зря побеспокоили. Эрраре хуманум эст.
– К сожалению, не силён в латыни, – признался Башилов. – В моей профессии её заменяет английский язык.
– Я сказал: человеку свойственно ошибаться, – пояснил Цимбаларь.
– Но не свойственно признавать ошибки, – с лукавой улыбочкой добавил Башилов. – Это особенно касается милиции.
Уходя, он со всеми попрощался за руку. Не был обойдён даже Адаскин.
Проводив важного гостя, Пуркис вернулся в кабинет, где об Адаскине теперь напоминал только запах сигаретного дыма да лежащий на видном месте протокол задержания. Вид он имел чрезвычайно хмурый, и эта хмурость, понятное дело, адресовалась Цимбаларю.
– Хороший ты парень, Сашка, – после некоторой паузы сказал Пуркис. – И я буду очень рад, если наше знакомство продолжится. Но сюда ты лучше не ходи, хорошо?
– А почему? – удивился Цимбаларь, честно говоря не чуявший за собой никакой вины.
– А потому, что от тебя одни неприятности, – честно признался Пуркис. – Выставил меня дураком перед влиятельным человеком! Ну разве так можно? Хотя бы посоветовался сначала… Кроме того, ты мне весь гешефт с Адаскиным поломал.
– Какой гешефт? – не понял Цимбаларь.
– Он безвозмездно оставлял нам все свои мобильники, а я бы ограничился штрафом за переход улицы в неположенном месте. И волки, как говорится, сыты и овцы целы.
– Я здесь при чём? Делайте свой гешефт!
– Поздно уже. Слишком много шума поднялось. Да и время упущено.
– Виноват. Не просёк я этих дел, – признался Цимбаларь. – Больше такое не повторится. Впредь буду держаться от вашей конторы подальше. А лично тебе желаю успешной борьбы с лихоимством и двурушничеством. Ну и, конечно, повышения в должности. Честные менты – опора нашего общества!
Глава 11
Унитазный след
Куда только не совался Кондаков, с кем только не разговаривал, чего только не обещал, начиная от элитных семян моркови, собранных с собственной грядки, и кончая охотничьим штуцером, который предполагалось позаимствовать у Маузера, а желанной бумаги так и не добился.
Все должностные лица, курировавшие данный вопрос, соглашались с тем, что в сфере оружейного коллекционирования, за последнее время вобравшей в себя не только зенитные пулемёты и авиационные пушки, но даже ранцевые огнемёты, пора навести порядок. Однако проект Кондакова, выступавшего от лица совета ветеранов, где он с некоторых пор занимал довольно видный пост, дружно отвергали, мотивируя это самыми разными причинами. И время, дескать, не то, и обстановка не способствует, и позиция высшего руководства пока не прояснилась, и законодательная база отсутствует, и средств на проведение столь многосложного мероприятия нетути.
Кондаков, конечно, понимал, что это всего лишь пустые отговорки, но стену официального пофигизма преодолеть не мог – ни обходом, ни подкопом, ни прыжком. Силушки были уже не те. В конце концов один из старых дружков по секрету объяснил ему, что причина неудач кроется не в банальном бюрократизме и не в отсутствии пресловутой политической воли, а в пристрастии многих весьма важных персон к собиранию стрелкового оружия. Теперь стены роскошных кабинетов принято было украшать не казачьими шашками и дагестанскими кинжалами, а снайперскими винтовками и кавалерийскими карабинами.
Новый порядок учёта и хранения стволов мог вызвать расстройство таких
