– Я и живу.
– Вместе с женой?
– После того случая с биотуалетом у меня ни жены, ни тёщи нет.
– Поехали туда.
После безвременной кончины Христодулова-старшего (по пьянке взялся пинцетом не за тот провод) в его квартире изменилось многое – появились новые обои, часть книг уплыла к букинистам, личный архив старика за ненадобностью выбросили в мусоропровод. Вот так и получилось, что ниточка, ещё утром казавшаяся надёжной, как стальная струна, теперь превратилась в почти иллюзорную паутинку. Дунешь – и лопнет.
– Нам нужен этот телефон! – Цимбаларь метался по квартире, словно зверь в клетке. – Позарез нужен! Ты, кукольник, это слово понимаешь – «позарез»?
– Я всё понимаю, – Христодулов развёл руками. – Но души покойников вызывать не умею. Уж извините.
– Ну так вызови тогда память! Свою собственную!
– Это не так просто. – Христодулов смутился, словно сознаваясь в каком-то неблаговидном поступке. – У меня память очень специфическая. Поясняю на примере. Допустим, я знаком с человеком. При встрече легко опознаю его в любой толпе. Даже среди очень похожих людей. А вот воссоздать его облик, так сказать, в сознании – не могу. Получается какое-то мутное пятно.
– Только давай без мистики! Ты же научный работник. Титан ума и духа. Если дырявая память, воспользуйся логикой. Где твой папаша мог записать этот распроклятый номер?
– Да где угодно! Однажды он умудрился сделать такое вилкой на клеёнке. Вот уж задала ему мамаша головомойку! Даже и не знаю, чем вам помочь. – Христодулов беспомощно огляделся по сторонам. – Старые книги я уже перелистал. Сумку с документами проверил. На обоях, как видите, ничего нет…
Кондаков, сосредоточенно ковырявший пальцем стену, сказал:
– А ведь вы, похоже, при ремонте обои не обдирали. Новые поверх старых клеили.
– Да-да, – не совсем уверенно подтвердил Христодулов. – В спешке всё делалось. Хотели перед поминками хотя бы гостиную обновить. Чтобы перед людьми не стыдно было. А то не квартира, а берлога какая-то… Вы хотите сказать… – глаза его округлились.
– Не сказать, а сделать. – Кондаков тыкал в стену уже не ногтем, а перочинным ножиком. – Могу поклясться, что автографы вашего батюшки сохранились. Вот мы на них и полюбуемся. Авось повезёт. Всё равно других конкретных предложений нет. Только не представляю, как отделить новый слой от старого. Очень уж у вас клей добротный. Таким бы клеем рельсы к шпалам клеить.
– Сами варим, – похвастался Христодулов, – Крахмал пополам с казеином.
– Вырежем кусок нужного размера и положим в горячую воду, – предложил Цимбаларь. – Он и расслоится.
– Ни в коем случае! – возразил Христодулов. – Горячая вода погубит надписи. – Лучше всего воспользоваться паром. У меня есть утюг с соответствующим устройством.
Спустя полчаса стена, возле которой при жизни Христодулова-старшего располагался квартирный телефон, была освобождена от верхнего слоя обоев. Операция прошла сравнительно успешно, если, конечно, не считать гибели нескольких клопов, нашедших здесь своё пристанище.
Картина, открывшаяся взорам присутствующих, напоминала полотно художника-авангардиста, в котором он с максимальной убедительностью постарался выразить всё своё творческое кредо. И эта затея, надо сказать, удалась.
На фоне мелких голубеньких цветочков возникала грандиозная футуристическая композиция, составленная из множества отдельных фрагментов, выполненных с нарочитой небрежностью, доступной лишь великому мастеру. Здесь были и математические вычисления, и химические формулы, и электрические схемы, и портретные зарисовки, и сакральные символы, и стихотворные строчки, и матерные слова, и календарные даты, и политические лозунги, и хозяйственные записи.
Особую смысловую и колористическую нагрузку несли прихотливо расположенные пятна – от жира, от чернил, от ржавчины, от сигарет, от губной помады, от раздавленных клопов.
Но главным компонентом картины, её, так сказать, изюминкой, вне всякого сомнения, были телефонные номера – номера, номера, номера… Семизначные, шестизначные, пятизначные. Красные, чёрные, рыжие, синие. С междугородными кодами и без оных. Мелкие, как бисер, и в лапоть величиной. Выполненные каллиграфическим почерком и будто куриной лапой нацарапанные. Расположенные вдоль и расположенные поперёк. Вверх тормашками и в зеркальном отражении.
Отыскать в этом прихотливом хаосе один-единственный нужный номер было задачей совершенно нереальной. Холодный расчёт пасовал здесь перед стихией первозданных, неосознаных чувств. Оставалось надеяться только на Христодулова-младшего, судя по всему, унаследовавшего от отца некоторые незаурядные качества. Недаром ведь говорят, что кукушонок и в чужом гнезде свою песню знает.
А сам он тем временем предавался ностальгическим реминисценциям. Водя пальцем по стене, Аркаша Христодулов взволнованно бормотал:
– Это телефон моей одесской бабушки… А это калужского дедушки… Директора школы… Патентного бюро… Гастронома… Сколько воспоминаний!.. Скупка… Дядя Серёжа… Тётя Ира… Адвокат… Магазин «Электроника»… Витька Паук… Телеателье… Ипподром…
Цимбаларь, у которого этот сентиментальный лепет провоцировал изжогу, уже собрался было хорошенько встряхнуть расчувствовавшегося кукольника, но в дело вмешался Кондаков. С Христодуловым он разговаривал словно врач с несмышлёным ребёнком, заигравшимся скляночками и баночками в тот момент, когда уже пора ставить очистительную клизму.
– Я, конечно, понимаю ваше состояние. Встретиться с прошлым дано не каждому. Далеко не каждому… Но не следует забывать повод, заставивший нас всех явиться сюда. Мы интересуемся телефоном человека, под давлением которого ваш отец в своё время занимался модернизацией смертоносного оружия.
– Ну так вот же он! – Христодулов, не раздумывая, ткнул пальцем в семизначный номер совершенно заурядного вида. – Пользуйтесь на здоровье… Батя его сначала обгоревшей спичкой написал, а потом обвёл красным фломастером.
Простота, с которой разрешилась эта изрядно намучившая всех проблема, насторожила Кондакова, привыкшего бороться с трудностями даже там, где их отродясь не было.
– Вы уверены? – спросил он, пытаясь заглянуть Христодулову в глаза.
– Ещё бы! Красный цвет у папаши всегда означал денежный заказ. Это сейчас зелень в ходу. А для его поколения благосостояние ассоциировалось с червонцами. Кроме того, рядом с номером стоит значок. Как бы след от копыта. Всё предельно ясно.
– А при чём здесь копыто? – удивился Кондаков, заподозривший в словах Христодулова какой-то подвох.
– Да это же элементарно! – непонятливость опера даже покоробила кукольника. – «Боте-патрон» есть вариант «фауст-патрона». Верно?
– Допустим.
– С кем в первую очередь ассоциируется Фауст? С Мефистофелем. Кто такой Мефистофель? Чёрт. А где чёрт, там и копыто.
Столь странная, но по-своему убедительная логика на какое-то время повергла Кондакова в ступор. Для него Мефистофель был оперным персонажем, а копыто имело отношение исключительно к домашней скотине.
