право ставить на каждый обработанный им камень свой личный знак каменотеса.
— Что ты будешь делать завтра, мастер? — спросили его, дав понять, что он теперь стал хозяином своих решений.
— Я поеду в Шартр, чтобы повидать родителей, — ответил Деодат.
— Ты останешься в Шартре? — поинтересовался один из мастеров.
— Я вернусь из Шартра сюда, — помедлив, ответил Деодат. Мысли его устремились к тем дням, когда вместе с Мигелем он приехал в Испанию. Вечером, когда каменотесы как всегда были заняты своей работой, Деодат погрузился в раздумья, сидя на краю прекрасного фонтана, где сидел в первое воскресенье своего пребывания здесь. Тогда мимо проходили, держа друг друга под руку молодые люди, и он понял, что никогда больше не сможет гулять с девушкой, потому что не в силах забыть прекрасное лицо, увиденное им в Лавлане.
Так было. И так будет впредь. Глаза Деодата искали королевский дворец, ограничивавший площадь с фонтаном. Тамплиеры то входили, то выходили из него. Деодат соскользнул с края фонтана и поднялся по лестнице, вырубленной в скале. Фигуры, произведенные им в мастерской мастера Мильяна, стояли справа и слева в стенных нишах рядом с порталом церкви, Деодат не обращал на них внимания. В заднем углу строительного барака, там, куда выбрасывали мешки и доски, под грудой мусора целым и невредимым остался лежать камень, обтесанный им для тамплиеров.
С помощью одного из подмастерьев он погрузил камень на тачку и доставил в окружное управление тамплиеров.
— Возьмите этот камень, господа, — сказал Деодат, — и считайте это моим вкладом. Ибо по моей твердой воле я вступлю в ваш орден, как только вернусь из Шартра, — после короткой паузы он добавил: — Если требуется мастер-каменотес.
Тоска по родине
В чердачной комнате в доме мастера Мильяна Деодат вечером складывал свои пожитки. Он не собирался брать с собой много, так как обещал комтуру вернуться в Эстелью, как только сможет.
— Мы с нетерпением ждем твоего возвращения, мастер, — обратился к нему комтур. — Наш орден рад каждому новому члену, в особенности мастеру. Мы так обескровлены непрерывными сражениями с маврами, что во всех наших крепостях не хватает людей.
— Я только повидаюсь с родителями, — сказал Деодат. Он привязал узелок к ремню и повесил над постелью. На следующий день, еще до восхода солнца, он собирался покинуть этот дом.
И тут с улицы до него донесся шум, а из комнаты в нижнем этаже послышался жалобный крик. Кто-то стремительными шагами взбежал по лестнице, и раздался голос:
— Мастер, мастер, скорее! Спускайся!
В комнате он увидел мастера Мильяна, лежащего на носилках. Лицо у него было бледное, а изо рта струилась кровь.
— Он упал с лесов! — сказал один из подмастерьев, беспомощно столпившихся вокруг Мильяна.
Мастер с трудом приподнял руку, показав на строительный барак.
— Займи мое место, — тихо сказал он Деодату. — Не нужно ехать в Шартр.
В напряженном ожидании он смотрел Деодату в лицо.
— Я буду работать вместо тебя, — ответил Деодат, не раздумывая. Мастер Мильян, успокоившись, закрыл глаза.
— Пошлите к тамплиерам за врачом! — сказал Деодат рыдающей супруге мастера.
Он медленно поднялся к себе в комнату и снова вынул из узелка вещи, приготовленные в путешествие.
Мастеру Мильяну потребовалось полгода, чтобы полностью оправиться после падения. Все это время Деодат в одиночку справлялся с делами в строительном бараке. Он принимал на работу новых подмастерьев и отпускал тех, кто хотел переехать в другую местность. Как раз в это время у него начал работать один веселый каменотес из Шартра.
— Как дела у моих родителей? — спросил Деодат, услышав, откуда приехал подмастерье.
— У твоей матери все хорошо. Чего не скажешь, к сожалению, о твоем отце.
— Объясни мне, почему?
— Каменная пыль, которую все мы вдыхаем во время работы, забила ему дыхательные пути. День и ночь он сидит на стуле, а твоя мать должна постоянно стучать ему по спине, чтобы он откашлялся, избавившись от слизи и каменной пыли.
— Значит, он уже не работает в соборе?
— Нет, — сказал подмастерье, покачав головой.
Когда через полгода мастер Мильян начал выздоравливать, подмастерье, уезжавший в Шартр, снова прибыл к Деодату. Он привез известие, что отец Деодата умер этой весной.
— А твоя мать, я слышал, еще до наступления лета собирается переехать к своей сестре в Лион, чтобы стареть вместе с ней.
Деодат очень опечалился — так и не удалось ему еще раз увидеться с отцом.
Уже весной Деодат вступил в орден тамплиеров. Когда он со своими немногочисленными пожитками покинул дом мастера Мильяна и пришел в королевский дворец, ему сразу бросилось в глаза навершие колонны, которое он обтесал в первые недели своего пребывания здесь. Тамплиеры поставили его в королевском дворце на самое видное место.
— Мы хотим поручить тебе ответственную задачу! — сказал комтур, протянув Деодату руку в знак приветствия. — Группа архитекторов нашего ордена должна по возможности скорее выехать для осмотра крепостей, расположенных вдоль границы с маврами. Мы были не в стоянии охранять эти крепости, и поэтому другие христианские ордена в Испании стали перенимать наш опыт рыцарского монашества. В эти замки ты отправишься вместе с тремя другими каменотесами. Прежде всего речь идет о крепости Калатрава, которую мы недавно передали монахам цистерцианцам из Фитеро. Они называют себя «Христианскими Рыцарями из Калатравы». Монахи из аббатства Сан-Хулиан объединились в «Рыцарский союз из Алькантары». Цистерцианцы из Валенсии стали «Рыцарями из Монтесы». Подобным же образом в Португалии появились «Рыцари из Ависа».
Некоторое время комтур смотрел в окно на площадь с фонтаном, затем добавил:
— Но сначала нам хотелось бы отправить тебя в Понферраду, там тебя ждут другие каменотесы.
У Деодата появилась надежда увидеть Мигеля — если тот еще в Понферраде, — и он обрадовался.
Император вступает в Иерусалим
Когда 110 лет назад Бернар Клервоский послал девять первых рыцарей в Святую Землю, он сказал им: «Всегда считайте дела королевства Иерусалимского первоочередными!» С тех пор в ордене тамплиеров стало законом: если Иерусалим просит помощи, то отзываются монахи всех комтурий Европы.
Теперь Иерусалим снова позвал на помощь.
Император Фридрих II, так и не появившийся у стен Дамьетты, был отлучен папой от Церкви, Каждый связанный с Фридрихом вассальной клятвой освобождался от этой клятвы. Теперь император, вероятно, размышлял о том, не лучше ли принять на себя все расходы и мучения нового крестового похода, чем потерять своих баронов и рыцарей, которые помогали ему в сражениях? Он планировал организацию нового
