Свет ударил ему в глаза, он таращился на него с удивлением, с разочарованием - и мгновенно вернулась боль. Ты! Не может быть! Да. Он видит ее. Лежит рядом, опять замкнутая в своем теле, пальцы застегивают последнюю пуговицу блузки. Она погладила его по лицу, коснулась его губ. Потом он услыхал ее ровное дыхание и заснул мертвым сном.
В таком виде их застала милостивая пани, первой заглянувшая в белую комнату.
Открывая коробку с инструментами, Гонза испытывал волнение восьмиклассника, которому учитель заглядывает через плечо. Мелихар взял бумажку пальцами, окинул его возмутительно-беглым взглядом, фыркнул и стал читать, скребя ногтями в затылке. Заметив вопросительный взгляд подручного, сунул ему бумагу сквозь отверстие в крыле.
- Гляньте, ежели любопытно.
Сирена проревела о наступлении утренней смены, между стапелями шатались привычные фигуры, Даламанек, как всегда, носился с развевающимися полами плаща и жужжал как шмель.
Мелихар зевнул и попробовал пальцем острие сверла. Он был на редкость невозмутим.
Гонза прикинул, сколько времени нужно, чтоб прочесть двадцать строк, и ему казалось, что он неплохо изобразил удивление.
- Что вы на это скажете? - спросил он небрежно.
- Чепуха!
Гонза облизал сухие губы.
- Почему вы так думаете?
Мелихар смерил его укоризненным взглядом, словно его спросили, какое впечатление произвела на него порнографическая картинка, и сплюнул.
- Я такой ослятины вороха читал.
Этими резкими словами он будто поставил точку на разговоре, но через минуту, опробовав спуск пневматического молотка, остановился в раздумье:
- Может, это крем какой для загара?
- Вы про что?
- Да про Орфея. Или как там его.
- Вряд ли, - вырвалось у Гонзы с излишним раздражением.
Опустив красные от недосыпания глаза, он сделал вид, будто ищет на земле свою поддержку. Смеется, что ли, Мелихар? Неужели ради этого я встал на час раньше и трясся на первом поезде? Да еще без нее? Гонза почувствовал, как в нем снова загорается ненависть к этой туше, которой с грехом пополам придано подобие человека.
- Вы и вправду думаете, что это дело нестоящее?
В проходе появились Гиян с Падеветом. Мелихар втиснулся в отверстие крыла, чтоб можно было говорить вполголоса.
- А мне-то что до этого, молодой? Всему свое время, говорил папаша...
- Это как? - не сдавался Гонза.
- Коли кто хочет что сказать, должен знать время и место.
Довольный, видимо, своим пифийским ответом, Мелихар, однако, ворчливо добавил:
- Что наци - свиньи, это новость разве что для моего сверла, понятно? И потом - экая каша! Пролетарская революция. Советы, Сталин, папаша Масарик, только Иисуса Христа да Белой горы [45] не хватает. У людей другие заботы. Не в том дело.
- А в чем?
Может быть, только оттенок грусти в голове Гонзы удержал бывшего ярмарочного борца от взрыва.
- Да что я, двоюродный брат Сталину, что ли? Не задавайте вы таких дурацких вопросов, гимназистик. - Мелихар страдал вспыльчивостью, и Гонзе было ясно как божий день, что пора прекратить вопросы; впрочем, не успел он опомниться, как тот сунул бумажку ему в руки.
- Уничтожьте сами, а то как бы не попало в лапы кому не надо. Тогда пропащее дело. Лучше всего в нужник, бумага-то довольно деликатная.
Догадался он? Дзуб... дзуб... Мелихар долбил по заклепкам так, что кончики пальцев у Гонзы колко немели, - угрюмый, потный истопник адской котельной, вид которого вселял страх. Ничего нельзя было прочесть на его рыхлом лице, до самого полдника работали молча, хотя нависшую между ними напряженность можно было чуть ли не пощупать руками.
Дзуб... дзуб... И так до перерыва.
- Баста! Третьего крыла не будет, я с Лишкой говорил...
Мелихар освободился от пыли в носу, схватил поддержку и, миролюбиво осклабившись, подбросил ее в воздух, словно карандашик. Сколько раз? Гнев его был яростный, но недолгий, и, когда Гонза сумел поднять поддержку тридцать раз, Мелихар ощупал его мускулы под мокрой от пота рубашкой.
- Ну что ж, вас теперь соплей не перешибешь, молодой! Он больше не обращался к Гонзе с обидным словом «гимназистик», но к начатому разговору они вернулись только по дороге в столовку. Июньское солнце кусало им щеки, раскаляло серо-зеленую стену моторного цеха. Мелихар показал на надпись, наспех сделанную мелом на стене: «ОРФЕЙ». Расхохотался.
- Потехи с этим кремом. И нагонит же он нынче страху на Каутце...
Гонза ничего не ответил, только выплюнул погасшую цигарку.
- Вряд ли. Но люди хоть будут знать, что кто-то борется.
- Станет им от этого легче, особенно как увидят вон ту надпись!
- Вы думаете, они единственные?
Вопрос, брошенный так небрежно, заставил Мелихара замедлить шаг...
- Не знаю, единственные ли, но уж наверняка отменные дурни. А ежели угодно знать больше, спросите у Каутце. У него, может, есть точный список.
- Но я спрашиваю именно вас, - упрямо настаивал Гонза.
- О чем?
Позже Гонза старался понять, что побудило его задать следующий вопрос, хотя он знал, что на успех рассчитывать нечего. Он окинул двор внимательным взглядом.
- Может, и вы состоите в какой-нибудь такой?..
В том, что ничего не произошло, было что-то неестественное; они шагали рядом, Мелихар щурил в небо глубоко сидящие глазки; он отозвался не сразу, с подозрительной любезностью:
- А больше вы ничего не желаете знать, миленький?
- Вы тоже коммунист? - дрожащим голосом, чуть слышно прошептал «миленький».
Сейчас взорвется. Он глянул искоса на Мелихара - не пора ли бросаться наутек. Нет. То, что он увидел, было удивительнее всего: великан, раскачиваясь, шагал рядом; вот он провел пальцем по синему подбородку, растоптал валявшуюся коробку из-под лампочки. Жара была нестерпимая.
- Как вы думаете, за что его забрали?
- Кого?
- Да того, в «кораблях».
Мелихар только пожал плечами.
- Я не ярмарочная гадалка.
Он шел, глядя прямо перед собой, на ходу кивнул знакомому, потом оглянулся через плечо. В голосе его появился оттенок усталости и безразличия, но Гонзе ясно было, что надо быть настороже.
- Я знаю только одно. Кто-то проболтался. Может, нарочно - таких достаточно, а может, просто перед девчонкой бахвалился. Таких еще больше. Хоть убейте, не знаю. Но когда туго приходится, бывает трудно молчать-то. Может, у тех, кто этими делишками занимается, и оружие есть... я ничего не знаю и знать не хочу... На политику мне наплевать, у меня своих забот хватает. А только, думаю, у гестаповцев таких немало.
- Ну и что? Думаете, это значит...
Мелихар вскипел:
- А мне наплевать, что это значит! - Однако сейчас же овладел собой. - Те, из живодерки, не такие
