добавились еще и галлюцинации – именно так он мог расценивать все свидетельства присутствия в его теле чужих существ.
Первым появился мажордом, бородатый и крепенький, как Черномор. По его сигналу слуги проворно внесли кувшины с вином и подносы с фруктами. Девушка- виночерпий налила хозяину полный кубок.
Астерий пригубил немного и тут же поперхнулся. Отравленный организм не хотел принимать новую порцию яда. Много грехов было у Астерия, но алкоголизмом он не страдал.
Зато им (наравне с наркозависимостью) страдал мой приятель Настромо. Вкус вина мгновенно разбудил его. Очень быстро разобравшись в ситуации, он оценил поведение Астерия в следующих выражениях:
– Что он, козел, делает! За такие штучки нужно морду бить!
– Замри! – прикрикнул я. – Ни слова больше! Только смотри и слушай.
Из нашего краткого диалога Астерий, к счастью, ничего не понял, но пригорюнился еще больше – ну кому, спрашивается, понравится, когда в твоем сознании начинают звучать чужие, пропитые голоса.
– Пусть войдет лекарь, – распорядился он. – Да побыстрее. А вы все прочь отсюда.
– Будет исполнено, мой господин. – Вышколенные слуги исчезли, но дверь за собой оставили полуоткрытой.
Лекарь оказался египтянином – смуглым, стройным, наголо обритым. При себе он имел ларец из слоновой кости и красного дерева.
Падать ниц перед царственной особой он не стал – не дома, чай, – а отделался сдержанным полупоклоном. Затем он поставил ларец на столик, приложил обе руки накрест к груди и произнес на ахейском наречии:
– Я приготовил то, что ты просил, господин, – средство возбуждающее мужскую силу. Оно сделано из львиной желчи, носорожьего рога и крылышек особой мухи, живущей по другую сторону ливийской пустыни. Именно благодаря этому средству владыки Египта оставляют после себя многотысячное потомство.
(Я-то лучше его знал, откуда берется эта неисчислимая орава царских наследников. Как-никак, сам когда-то принимал участие в их воспроизводстве.)
Лекарь, наверное, еще долго распинался бы о достоинствах своей доисторической «Виагры», но Астерий мановением руки прервал его.
– Оставь это средство на потом. Сегодня мне нужно кое-что другое.
– Только прикажи, господин, и я составлю для тебя любое лекарство или любой яд, существующий в мире.
– Сегодня ночью мне стало дурно, – нехотя признался Астерий. – Сейчас я ощущаю слабость во всем теле, боль в суставах, тошноту, головокружение. Душу одолевает тоска. Я слышу бестелесные голоса. Мои члены дергаются сами собой.
– Уж не вселились ли в тебя злые демоны, господин! – воскликнул лекарь (как говорится, ткнул пальцем в небо, а угодил в яблочко).
– Вот ты и разберись в этом. Сам же говорил, что слава о твоем искусстве гремит от Геркулесовых столпов до самой Индии.
– Для изгнания бесов лучше всего подойдет кровь гарпии, смешанная с молоком кентавра. Но можно ограничиться окуриванием смолой держидерева, растущего на священной горе Сефар, до которой тысяча дней пути.
– Не надо никакой смолы! Ты мне что-нибудь против тоски дай. И против боли, – произнес Астерий слегка изменившимся голосом.
Заслушавшись баснями лекаря, я не сразу сообразил, что авторство последних фраз несомненно принадлежит Настромо, а Астерий является всего лишь их подневольным исполнителем. Вот пройдоха!
– Боль и тоску лучше всего лечит загустевший сок горного мака, растущего на восточной окраине земли. Хотя стоит это зелье весьма дорого, – лицо лекаря приобрело скорбное выражение. – За одну его меру индийские купцы требуют тысячу мер золота.
– Ты же знаешь, что золото не имеет для меня значения, – говорил Астерий уверенно и складно, но в его суматошных мыслях сквозила паника: что это я, дескать, такое несу?
Да, не ожидал я от Настромо подобной прыти. Тюфяком обкуренным считал, а он орлом оказался. Сразу подмял прародителя и сейчас делает с ним что хочет. Какая сила иногда пробуждается у души, избавившейся от испоганенного пороками тела! Вопрос лишь в том, как долго Астерий будет терпеть эту самодеятельность. Ох, чувствую, расколет он Настромо, а заодно с ним и меня. Что тогда начнется!
Тем временем лекарь открыл свой ларец и жестом фокусника извлек из него маленький златотканый мешочек, содержимое которого обещало вечное блаженство, но приносило скорую смерть.
Никто ничего еще не успел сообразить, а Астерий (побуждаемый, естественно, Настромо) вырвал мешочек из рук лекаря, сунул в рот добрую щепоть чистого опиума и для верности запил ее глотком вина.
Пока душа Настромо ликовала, тело Астерия мучительно содрогалось. Казалось, еще чуть-чуть, и он извергнет коварное зелье наружу. Однако природа опиума была такова, что он умел постоять за себя сам – сначала угас рвотный рефлекс, а потом все сфинкторы желудочно-кишечного тракта сомкнулись крепко-накрепко. На какое-то время утроба минотавра превратилась в закупоренную бутылку.
Все случившееся вызвало в сознании Астерия взрыв самых разноречивых эмоций. С одной стороны, он ждал скорого избавления от физических и душевных страданий, а с другой – явственно ощущал присутствие некой посторонней воли, управлявшей его словами и поступками.
– Скоро ты испытаешь высшее блаженство, господин, – проворковал лекарь, уже успевший прикинуть в уме предполагаемые барыши. – А потом спокойно уснешь.
– Пошел прочь, сын гадюки! – прикрикнул на него истинный Астерий, а лже-Астерий тут же добавил: – Но вечером возвращайся снова и принеси все маковое зелье, которое у тебя имеется.
Так! Можно представить, какая каша заварится здесь в самое ближайшее время. Три души в одном теле – это уже явный перебор. А три изрядно прибалдевшие души – просто-таки взрывоопасная смесь. Бомба с догорающим запалом.
Доза, принятая Астерием с подачи Настромо, такова, что кайф продлится не меньше часа. Потом у одного наступит протрезвление, у другого ломка. Потомок сцепится с предком, и в этой заварухе меня просто затопчут.
Возможно, Астерий и обречен, но ведь история уготовила ему совсем другой конец. Хватит мне отсиживаться в сторонке. Самое время вмешаться.
Но сначала нужно защититься от воздействия опиума. При приеме так называемых наркотических анальгетиков внутрь опьянение наступает примерно через полчаса. Значит, какое-то время у меня еще есть.
Опиатные рецепторы, которые вступают в контакт с наркотиками, располагаются в коре головного мозга весьма неравномерно. Где-то их с избытком, а где-то нет вовсе. Значит, мое сознание должно переместиться туда, где опиумный дурман будет наименее ощутим.
