к кому-либо из свободных граждан будет применяться насилие.
– Будет, – невесело усмехнулся Джон Рид. – И через двадцать, и через сорок, и, наверное, даже через сто. Революцию в сознании сделать куда сложнее, чем революцию на улицах.
– Вы прямо фантазер, – не унимался Ленин. – Вас бы свести с бывшим революционером Александром Александровичем Богдановым. Мало того, что он скатился с позиций диалектического материализма в болото идеалистических воззрений, так еще и написал нелепую книжонку под названием «Красная звезда», где далекое будущее человечества представлено в совершенно ложном свете. Люди у Богданова пользуются услугами разумных машин, летают на Марс при помощи энергии атома, питаются искусственной пищей, а в промежутках между этим предаются свободной любви и декларациям в духе Маха и Авенариуса. Каждое слово в этой книжонке, а возможно, и каждый знак препинания попахивают махровым ревизионизмом.
– С Александром Александровичем я знаком довольно близко, – сказал Джон Рид. – Правда, наши общие интересы находятся скорее в сфере научной, чем в литературной. В основном они касаются проблем манипулирования человеческим сознанием.
– Ах, опять этот идеализм, – замахал руками Ленин. – Опять поповщина и филистерство!
– Не скажите. Направление в научном смысле весьма плодотворное. Да и практическая его реализация обещает принести интереснейшие результаты. Людей больше не придется убеждать речами и прокламациями. Пропагандистов и агитаторов заменят химические вещества и особые радиосигналы. Откушают люди специально приготовленного супчика, прослушают записанную на фонографе простенькую мелодию – и сразу воспрянут духом. Или с тем же успехом впадут в глубочайшую депрессию. В зависимости, так сказать, от запросов текущего момента… Что касается упомянутого мной Николая Эрдмана, то никакой он не ревизионист, а нормальный пролетарский драматург, хотя и весьма талантливый. Вот из-за этого своего таланта он и хлебнул горя.
– Затравили буржуазные прихвостни? – поинтересовался Ленин.
– Нет, засадили в кутузку собственные братья – пролетарии. Впрочем, это случится еще не скоро… А сейчас давайте прощаться. Весьма спешу. Нынче же по неотложным делам отбываю на юг. Не забывайте о моих поручениях – грибы и деньги. Деньги и грибы.
Ясным августовским днем, отягощенным всеми недостатками, присущими южному лету, как-то: жарой, духотой, пылью и мухами, – от перрона одесского вокзала отправлялся пассажирский состав, сплошь представленный вагонами первого класса.
По некоторым приметам, очевидным для каждого знающего человека, состав можно было назвать литерным, то есть особо важным, идущим вне всякого графика, однако в расписании он значился как вполне обычный поезд Одесса – Санкт-Петербург (железнодорожное ведомство, известное своим консерватизмом, не очень-то спешило с заменой названия недавно переименованной российской столицы – авось все вскорости вернется на круги своя).
И тем не менее состав был особенным. Крикливые мешочницы, бравшие штурмом даже бронепоезда, не смели и приблизиться к нему. Никто не совал в окна вагонов вареную кукурузу, копченых бычков, пироги с капустой и бутыли с молодым вином. Городская милиция, с недавних пор заменившая старорежимных жандармов, держалась в тени, а проще говоря, боялась высунуть нос на перрон. Кондукторы стояли у своих вагонов навытяжку, как гвардейцы, и билеты у прибывающих пассажиров проверять даже не пытались.
Надо сказать, что и сами пассажиры, собиравшиеся посетить революционную столицу, выглядели не совсем обычно. Все они как на подбор были мужчинами отменного здоровья и цветущего возраста, разодетыми в клетчатые пиджаки, малиновые жилеты, желтые штиблеты и щегольские канотье. Для Одессы подобная публика была не в редкость, но никогда прежде она не собиралась такой толпой в одном месте да еще средь бела дня. По крайней мере, аналогичного случая в памяти старожилов не сохранилось.
Багаж эти пассажиры имели при себе самый минимальный – так, выпить-закусить на первое время, – но их шикарные пиджачки подозрительно топорщились в самых неподходящих местах. А что поделаешь – времена изменились, и даже невзыскательные портовые гопники спешно меняли браунинги на маузеры.
Поездку в Петроград, названную в бульварной прессе «познавательной и ознакомительной экскурсией, призванной повысить культурный уровень одесских граждан», хлопцы с Пересыпи и Молдаванки воспринимали как очередное развлечение, из сплошной череды которых и состояла вся их жизнь, не обещавшая быть излишне долгой.
Перед державной столицей, где, правда, вместо царя нынче правил какой-то повсеместно проклинаемый Сашка Керенский, они не испытывали никакого ложного пиетета – щелкали себе семечки, безбожно дымили контрабандными сигаретами, ржали, как жеребцы, и не стеснялись в соленых выражениях. Надо полагать, что точно так же они собирались вести себя и на Невском проспекте.
В просторном комфортабельном купе, предназначенном исключительно для особ императорской фамилии и зарубежных послов, расположился король местного преступного мира Мишка Винницкий, больше известный под кличкой Япончик. Компанию ему составлял знаменитый американский журналист Джон Рид, за последние годы не пропустивший ни одной вооруженной заварухи и недавно публично заявивший, что намеревается написать книгу под названием «Десять налетов, которые потрясли Одессу». Консультировать маститого автора взялся сам Япончик, и, похоже, небескорыстно.
До отхода поезда еще оставалось какое-то время, и пока Япончик проверял явку своих людей, отобранных не с кандачка, а по совету таких авторитетных в городе бандитов, как Рувим Каплун и Савка Ломовик, Джон Рид решил сбегать на Привоз, располагавшийся буквально в двух шагах от вокзала, на что указывал характерный селедочно-фруктовый дух, проникавший сюда даже сквозь ароматы угольной гари и машинной смазки.
Не то чтобы он нуждался в съестных припасах или каких-то дорожных мелочах вроде игральных карт или штопора, а просто хотел обозреть один из самых известных на европейском континенте рынков, о чудесах которого был много наслышан заранее.
Торговля начиналась еще на дальних подступах к Привозу и носила характер навязчиво-насильственный, чему в немалой степени способствовало громадное количество дезертиров, нашедших здесь свой приют и свой источник существования. Зазывные крики продавцов оглушали свежего человека, как рев шторма, но и эта сумятица голосов порождала порой свой девятый вал, свои незамысловатые перлы:
– Утка, копченая утка! Всего пять рублей штука! Если бы она могла за себя сказать, так попросила бы больше!
– Огурцы в рассоле, огурцы в рассоле! Чтоб вы так жили, как эти огурцы!
– Чеснок, дешевый чеснок! Папа римский имел бы большое счастье понюхать этот чеснок!
– Голуби, чистопородные голуби! Незаменимы в диетическом супчике, а если надо, слетают в Китай и обратно!
На слегка ошарашенного Джона Рида налетела распаренная баба, размахивавшая, словно флагом, огромными полосатыми подштаниками.
– Мужчина, исподники, как на вас пошитые! – Она попыталась примерить свой товар прямо поверх костюма клиента. – В точности по фигуре! Берите, сильно не пожалеете!
Бабу оттеснил в сторону одноногий моряк, торговавший заплесневелым трубочным табаком, который, по его словам, был добыт водолазами из трюма английского
