Блондинка. Том II

трахать. Причем, предупреждаю сразу, последнего делать не советую.

Словно она умерла, а потом вернулась к нам, но уже совсем другим человеком. Говорят, что потеряла ребенка и что у нее должен был родиться мальчик. И что будто бы она пыталась покончить с собой. Броситься в Атлантический океан и утонуть! Ну, Монро всегда была храброй девочкой.

После неуместных и отвлекающих аплодисментов случилось несчастье — она вдруг забыла слова, и даже пальцы выдавали ее волнение. Она пощипывала совсем не те струны укулеле вдруг разразилась громкими рыданиями, но без слез злобно стучала кулачками по обтянутым шелком бедрам (этот костюм Шугар Кейн действительно облегал ее столь плотно, что бедняжка не могла в нем даже присесть ей приходилось «отдыхать» полулежа в специально разработанном для такого случая Полом приспособлении). А потом вдруг принялась верещать, пронзительно и громко, как животное, которое убивают, и в ярости рвать на себе только что обесцвеченные волосы, жесткие и хрустящие, как стеклянные нити, и царапать длинными наманикюренными ногтями свое детское личико-маску, но тут вмешался сам В.:

— Нет, Мэрилин, не смей! Ради Бога!

Увидев ее обезумевшие глаза, доктор Фелл, штатный врач Студии, не отходивший от съемочной площадки и Монро, тут же подоспел на помощь вместе с медсестрой увел истерически рыдающую актрису в гримерную, что-то сделал с ней там, в этой гримерной, некогда принадлежавшей Марлен Дитрих. Никто не знал, что именно. Возможно, ввел волшебное средство прямо ей в сердце?..

Теперь я живу для работы. Живу для работы. Только для работы. Настанет день, я сделаю работу, достойную моего таланта и мечты. Он обязательно настанет. Я обещаю. Клянусь. Хочу, чтобы ты любил меня за мою работу. Но если ты меня не любишь, как я могу продолжать работать? Так что люби меня, очень прошу, пожалуйста! Чтобы я могла продолжать работать. Я попала в ловушку! Я нахожусь в ловушке, внутри этого белокурого манекена с лицом. Через это лицо можно только дышать — и все! Эти ноздри! Этот рот! Помоги мне достичь совершенства. Мы совершенны, только когда в нас присутствует Бог. Но Бога в нас нет, мы это знаем, а потому далеки от совершенства. Мне не нужны деньги слава. Я хочу лишь одного — быть совершенной. Белокурый манекен по имени Монро — это и я и не я. Она не я. Она — это то, для чего я рождена. Да, я хочу, чтобы ты любил ее, тогда ты полюбишь и меня. О, как же я хочу любить тебя! Где ты? Я все ищу, ищу, но тебя нигде не видно.

Она ехала во взятой напрокат машине по скоростной автостраде Вентура. Ехала на восток, к Гриффит-парк и к кладбищу «Форест-лоун» (где был похоронен И. Э. Шинн, а вот где именно, она, к своему стыду, забыла!). Она ехала долго, никто не знал, сколько она ехала, у нее началась страшная мигрень, но она все ехала и ехала, проезжала целые мили выстроившихся вдоль дороги домов и думала: Господи, сколько же людей! сколько людей! к чему это Господь создал так много людей!.. сама точно не знала, что именно ищет, кого ищет, однако была уверена, что узнает отца, как только увидит его. Видишь? Этот человек твой папа, Норма Джин. Воспоминание это было так живо в ее памяти, где все перепуталось, скользило и разлеталось в разные стороны, как кубики льда по паркету. Воспоминание об отце, которого она помнила куда более живо, чем любого человека из нынешней своей жизни. Она не позволяла себе думать о том, что, возможно, этот человек просто издевается над ней. Что его письма свидетельствуют не о любви, а жестокости. Что он играет ее сердцем.

Моя прекрасная потерянная Дочь.

Твой раскаивающийся и любящий отец.

Да, играет с ней, Нормой Джин. Как играла тощая, но сильно беременная кошка (она с ужасом наблюдала за этой сценой из окна «Капитанского дома») с крохотным крольчонком на лужайке. То позволяла несчастному, окровавленному, жалобно попискивающему существу отползти на несколько дюймов в траву, то снова весело набрасывалась на него рвала когтями и зубами, острыми зубами хищницы снова позволяла несчастному и окровавленному и попискивающему существу отползти на несколько дюймов снова набрасывалась на него. И все это до тех пор, пока от крольчонка не остались лишь нижняя часть туловища и задние, все еще подрагивающие лапки. (Муж не разрешил ей вмешиваться. Нарушать естественный процесс природы. Такова уж природа кошки, потом, это только огорчит ее, вообще уже слишком поздно, крольчонок все равно умирает.) Нет. Об этом даже думать невыносимо.

«Мой отец — состарившийся, уже не слишком здоровый человек. Он не хотел быть жестоким. Ему стыдно, что он бросил меня еще совсем малышкой. Оставил с Глэдис. Он хочет восстановить отношения. Я могу жить с ним, стать его другом. Почтенный пожилой мужчина. Благородная седина. Наверное, неплохо обеспечен, но моих денег с лихвой хватит на нас двоих. МЭРИЛИН МОНРО И ЕЕ ОТЕЦ — он будет сопровождать меня на премьерах. Но почему он не объявился раньше? Чего он ждал?»

Ведь ей уже тридцать три! Тут вдруг ей пришло в голову, что отец, возможно, стыдился Мэрилин Монро, потому и не хотел публично признавать их родства. Ведь в письмах он называл ее только Нормой. Писал, что не хочет смотреть фильмов с Монро еще она подумала, что, возможно, отец все это время ждал смерти Глэдис.

— Но я не могу выбирать между ними! Я люблю их обоих.

Со времени возвращения в Лос-Анджелес для работы над фильмом «Некоторые любят погорячей» она навестила Глэдис лишь однажды. По-видимому, Глэдис знала о беременности Нормы, но о выкидыше дочь ей ничего не сказала, а Глэдис не спрашивала. За время посещения они погуляли по двору, несколько раз прошлись до изгороди и обратно.

— Предана я маме. Но сердце мое с ним.

Вот в таком состоянии отправилась она в путь заблудилась в горах над городом. Затем долго блуждала по кладбищу «Форест-лоун» заблудилась в Гриффит-парк наконец заблудилась на окраинах Глэндейла и даже если б вернулась в Голливуд оказалась в Беверли-Хиллз, то вряд ли смогла бы припомнить, где живет. Какая любезность со стороны мистера Зет и Студии! Они приобрели для нее небольшой, со вкусом обставленный коттедж неподалеку от Студии, но она никак не могла вспомнить, где именно. Пришлось зайти в аптеку в Глэндейле, где ее, черт побери, тотчас узнали, пялились и перешептывались и улыбались — несмотря на то что она была вконец измучена в измятой одежде без грима, с покрасневшими от усталости глазами за темными стеклами очков. Оттуда она позвонила в офис к мистеру Зет умолила прислать за ней водителя, тот довез ее до дома, который она поначалу не узнала.

Дом находился на Уитгер-драйв, кругом пылали алые бугенвиллеи и высились пальмовые деревья, ее под руку подвели к двери, и та вдруг резко распахнулась, и на пороге стоял высокий с худощавым лицом встревоженный мужчина средних лет, и еще на нем были очки с толстыми стеклами она в смятении, ослепленная мигренью, в первый момент не узнала его.

— Дорогая, ради Бога! Это же я, твой муж.

Сцену с песенкой «Хочу, чтоб любил ты меня» переснимали тридцать семь раз — до тех пор, пока Монро наконец не удовлетворилась не заявила, что вряд ли может сыграть лучше. Причем ряд этих сцен показались В. и другим практически идентичными, но Монро улавливала между ними какие-то микроскопические различия, и эти крохотные различия почему-то имели для нее огромное значение — словно от этого зависела сама ее жизнь, она реагировала на свои мелкие промахи, как может реагировать только женщина, жизни которой что-то угрожает, — гневом и паникой.

Вся съемочная группа окончательно вымоталась. Она сама вымоталась, но была довольна даже улыбалась. Режиссер сдержанно похвалил ее. Его Шугар Кейн! Бережно взял ее руки в свои и поблагодарил ее, как часто делал на съемках «Зуд седьмого года», тогда она отвечала ему улыбкой и смущенным хихиканьем. Но теперь Монро вдруг вся сжалась и отпрянула, как кошка, которая не желает, чтобы к ней прикасались вообще или именно этот человек. Дыхание ее участилось, в глазах сверкала ярость. В. готов был поклясться, что она вот-вот взорвется!

В. был знаменитым голливудским режиссером, учившим и направлявшим эту «трудную» актрису в самой первой ее комедии, ставшей коммерческим хитом сезона и отмеченной критиками еще в 1955-м. «Девушка Сверху» стала настоящим комедийным триумфом Мэрилин Монро, однако она почему — то не слишком доверяла этому режиссеру. Прошло всего лишь три года, но с тех пор Монро сильно изменилась. В. просто не узнавал ее. Она уже не была той Девушкой. Теперь она не заглядывала ему в глаза, ища одобрения и похвалы. Теперь она уже не была замужем за Бывшим Спортсменом, ей не приходилось прятать свои синяки. А однажды на съемках в Нью-Йорке она вдруг разрыдалась в объятиях режиссера