Роза вытащила материн черный кошелек, пересчитала в нем мелочь.
— Куплю чего-нибудь, — сказала она.
Клара несмело огляделась. Продавщица, опершись о прилавок, разговаривает с другой. Обе в ситцевых платьях, обе с виду совсем молодые, Клара смотрела на них во все глаза и старалась разобрать, о чем они говорят. Вот бы очутиться на их месте!
— Когда-нибудь я буду служить в таком магазине, — сказала она Розе.
— Ага, желаю удачи.
Роза разглядывала трубочки с губной помадой. Перебирала их осторожно и почтительно. Продавщица, женщина лет двадцати пяти, равнодушно следила за девочками. Она была великолепна: ярко-алые губы, изогнутые дуги бровей. Клара не сводила с нее глаз, пока у той на лице не появилось выражение, говорившее яснее слов: мол, хватит пялиться!
— Они все миленькие, — сказала Роза громко, чтобы слышала продавщица.
Клара стояла позади нее, в трех шагах от прилавка. Она была точно околдованная: вокруг все так сверкало! Трубочки с губной помадой — золотые. И еще продаются маленькие пластмассовые расчески всех цветов, всего по десять центов. Ей вдруг очень захотелось такую расческу, но она ведь хотела из своих десяти центов купить еще и подарок Рузвельту.
— Вот бы мне такую, — шепнула она на ухо Розе.
— Возьми и купи.
— Не могу…
— Мне вот эту, — сказала Роза и подала продавщице помаду и монету в пятьдесят центов.
Клара внимательно следила за этой церемонией: когда она станет продавщицей, она уж будет знать, что и как делать. Справится ничуть не хуже, эта вовсе не такая уж быстрая.
— Спасибо, заходите еще, — равнодушно сказала продавщица.
Роза перешла к другому прилавку, Клара за ней. Роза вынула помаду из сумочки, провела по губам, пошевелила ими, размазывая помаду.
— Хочешь? — предложила она.
Кларе понравилось, как пахнет помада. Совсем незнакомый запах, необычайный, великолепный.
— Лучше не буду, папка разозлится, — грустно сказала она.
— Э, а чего ж ты не купила расческу?
— У меня только десять центов.
— А что ж ты купишь?
— Мне надо игрушку для Рузвельта…
— Фу, черт, да возьми чего-нибудь себе.
Они подошли к прилавку с игрушками. Тут торговала толстуха со светлыми волосами, веселая и краснощекая.
— Чем могу вам служить, барышни? — сказала она.
Клара и Роза не подняли глаз. Их бросило в жар.
— Вон то почем? — выпалила Клара.
Она первый раз в жизни обращалась к продавщице в магазине и сама не знала, как эти слова слетели с языка.
— Вот этот аэроплан? Двенадцать центов, милочка.
Клара уставилась на аэроплан. Потом сообразила, что он ей не по карману. Роза толкнула ее локтем в бок:
— Я тебе дам два цента.
— Нет, не надо.
— О господи!..
Ощущая на себе взгляды продавщицы и Розы, Клара ткнула пальцем в мешочек с мраморными шариками.
— А это почем?
— Двадцать пять, милочка. Это вещь дорогая.
— Да возьми аэроплан, какого черта, — сказала Роза.
Она небрежно облокотилась о прилавок. Клара только диву давалась, на нее глядя: можно подумать, будто Роза весь век ходит по таким магазинам.
— А это почем? — Клара наобум, не глядя, ткнула пальцем.
— Милочка, тут настоящие резиновые шины, видишь?
Это стоит дорого.
Клара глотнула — в горле пересохло, лицо горело. И подумала: всю жизнь будет помнить эти минуты — ярко раскрашенные игрушки, десятицентовик, стиснутый в потных пальцах, жалостливую продавщицу, презрение Розы.
— А это? — сказала она. — За это сколько?
— Ровно десять центов, милочка.
Это была маленькая уродливая кукла-голыш. Кларе она совсем не нравилась, но пришлось купить.
— Вот, — сказала она и сунула толстухе монетку. — Я ее возьму.
И в ожидании уставилась на пухлые руки продавщицы. Та проворно сунула куклу в пакетик.
— На, деточка, — сказала она и нагнулась так, чтобы Кларе видно было ее улыбающееся лицо. — Ты к нам скоро опять придешь, правда?
Клара взяла у нее пакетик и выбежала за дверь. На улице она почувствовала, что вся дрожит. Роза выбежала следом.
— Очумела, что ли? — спросила она. — Чего это на тебя нашло?
— Ничего.
— Кой черт ты купила такую дрянь?
— Заткнись.
— Сама заткнись…
— Нет, ты заткнись!
И Клара, точно деревянная, зашагала впереди. Губы ее шевелились, она бы много чего сказала Розе, но им уже случалось драться, ясно, что Роза ее поколотит.
— Надо же, дурочку из себя строит, отребье, вот ты кто, — прошипела Роза.
— Иди ты знаешь куда.
— А у меня пятнадцать центов осталось, мои собственные.
— Ну и подавись.
— Ну и черт с тобой.
Клара остановилась на обочине тротуара. На улице не видно было ни одной машины. Она прижала руку с бумажным пакетом к груди, выставила его напоказ, пускай все видят — она кое-что купила! Роза секунду- другую постояла у нее за спиной, потом Клара обернулась. Девочки нерешительно поглядели друг на друга.
— Пойдем в ту сторону, — сказала Роза.
И показала на боковую улицу. Они пошли рядом, будто никакой размолвки и не бывало. По обе стороны улицы тянулись немощеные пешеходные дорожки, дома казались пустыми. Среди этих домов стояла старая церковь — окна заколочены досками, все вокруг заросло сорной травой.
— Хочу когда-нибудь пойти в церковь, — сказала Клара.
— Я один раз была, тощища. Отец просто храпел.
— Он там заснул?
— Он где хочешь заснет… хоть на работе, коли ему вздумается.
— А мой… — Клара подумала, что бы такое сказать, кое-что вертелось у нее на языке, но про это лучше молчать: ее отец иногда по ночам вовсе не спит, а, спотыкаясь, выходит за дверь и там бродит совсем один и курит. Идет к выходу, спотыкаясь, перешагивает через нее, через братьев, будит ее… он тогда совсем как чужой. И ни слова не скажет.
Девочки шли мимо старых каркасных домов. С одного крыльца на них смотрели две щуплые высохшие старушонки. Клара и Роза опустили глаза, им как-то совестно стало, что сами они такие молодые. Они
