— Если бы вы позволили… — Зубы его явственно клацнули, — я бы попытался сделать вас счастливой… Хотя не уверен, получится ли у меня… Но хочу признаться, что вы мне давно нравитесь…
Лилечкин взгляд из неведомых просторов переместился на Цыпфа. Казалось, она только сейчас заметила своего собеседника.
— Вы верите только в счастливое начало, — прошептала она. — А я так не могу… И не хочу… Это вроде как человеку дать одну-единственную конфетку… А мне нужен целый килограмм. Я хочу наесться досыта. Чтоб на всю жизнь хватило. До самого конца. Понимаете? Любовь до гроба.
— Я постараюсь… Обещаю вам, — обычное Левкино красноречие как рукой сняло. — Если вы, конечно, позволите… Может, у нас и получится…
В это время с той стороны, где осталась ватага, донесся Веркин голос:
— Лева! Лилечка! Ау! Хватит любезничать! Пора в путь-дорогу.
— Пойдемте, — сказала она, опустив глаза. — Нас зовут.
— Мы еще поговорим на эту тему, хорошо? — спросил Лева как будто даже с облегчением.
— Хорошо… — Лилечка повернулась, чтобы идти на зов, и едва не поскользнулась в грязи.
Следующий переход дался всем с заметным трудом. Верка жаловалась на ломоту в пояснице. Смыков хромал, неутомимого прежде Толгая вдруг одолела одышка, у Лилечки и Цыпфа симптомы оказались сходными — слабость и головокружение.
Один Зяблик держался молодцом. Забрав у притомившейся Верки поклажу, он проворно ковылял теперь уже впереди всех.
Местность вокруг постепенно менялась — появились холмистые гряды, участки твердой, глухо постукивающей под ногами почвы, каменистые пирамидальные выросты, похожие на торчащие к небу сучьи соски. Пространства мерзкой грязи встречались все реже, и теперь их всегда можно было обойти стороной. Вот только никаких признаков растительности по-прежнему не замечалось.
Привал сделали раньше обычного — у всех буквально ноги подкашивались. Верка сходила за ближайший холм и вернулась еще более бледная, чем всегда.
— Зайчики, меня вырвало, — сообщила она упавшим голосом. — И, кажется, даже с кровью.
— Может, съела что-нибудь не то? — высказал свое предположение Зяблик.
— Что вы ели, то и я. Тайных запасов не имею.
— Водичка болотная могла послабить.
— Тебя же, чурбана, не послабила! Ты целое ведро выдул.
— Вода тут ни при чем, — Смыков сплюнул тягучей слюной. — Даже если она на треть вином разбавлена, — все бациллы в ней погибают. Давно проверено. А мы пополам разбавляли… Тут другое что-то.
— Хелден таю, — пробормотал Толгай. — Совсем из сил выбился… Аверлык… Тяжко…
На дальнейшие разговоры не было ни мочи, ни желания. Легли там, где стояли
— благо земля оказалась сухой и даже теплой, — и сразу впали в оцепенение, совсем как сурки, почуявшие приближение зимы. Ничего не хотелось, даже жить. Зяблик, полежав немного вместе со всеми, встал и отправился на осмотр окрестностей, где и обнаружил вскоре родник с чистой водой, шипевшей в кружке, как газировка.
— Ну что вы все приуныли, как импотенты в борделе, — сказал он, возвратившись. — До Эдема уже, наверное, рукой подать. Завтра будем нектар глушить и амброзией закусывать.
— До Эдема один ты дойдешь, — тихо сказала Верка и протянула ему свои руки. — На, посмотри…
Ее кисти распухли, а на косточках пальцев появились багровые пятна. Зяблик, за годы скитаний по разным зонам повидавший немало болезней, порожденных человеческим неблагополучием, каторжным трудом и скотским питанием, помял ее пальцы в ладонях и неуверенно сказал:
— Авитаминоз, похоже…
— Сразу у всех?
— Почему бы и нет… Считай, с самой Кастилии ничего свежего не ели. Сухари да солонина. В лагерях под Сыктывкаром весной у нас всех зубы шатались и шкура шелушилась.
— То цинга была или пелагра… А это совсем другое. Мы же всего третий день здесь. Так быстро даже лучевая болезнь не развивается. Чувствую, долго не протянем…
У Зяблика аж рожу перекосило.
— Нар-р-рвались! — заскрежетал он зубами. — И все из-за меня! Что за судьба проклятая! Одно зло от меня людям!
— Ладно, не убивайся. Чего уж тут… — Она села, прислонившись спиной к самому большому мешку, нести который выпало Толгаю. — Эй, зайчики, просыпайтесь! Разговор будет…
Никто, собственно говоря, и не спал, но побороть эту странную, неодолимую апатию было труднее, чем вырваться из объятий самого глубокого сна. На Смыкова даже пришлось побрызгать водой.
— Ну что там еще стряслось? — пробормотал он, не открывая глаза.
— А стряслось то, что все мы, за одним исключением, больны, — сказала Верка без всякого выражения, словно лекцию по борьбе с вредными привычками читала. — Это не инфекция, не авитаминоз и не малокровие… Затронуты все органы и системы наших организмов, и вы сами это чувствуете. У кого-то в большей степени пострадала нервная система, у кого-то желудочно-кишечный тракт, у кого-то органы дыхания… Клиническая картина напоминает острую лучевую болезнь, но есть и существенные отличия…
— Во-во! — подхватил Смыков. — Не зря я тогда про атомный реактор вспомнил. Как в воду глядел. Радиоактивное это место. Потому и живности нет никакой. А мы влезли, как свиньи в синагогу.
Цыпф, осмелевший перед лицом этой новой напасти, возразил ему, стараясь формулировать свои мысли с предельной корректностью:
— Ионизирующее излучение, безусловно, влияет на живые организмы, но не столь радикально, как это имеет место здесь. Обычно это выражается в появлении новых жизненных форм, или уродливых, угнетенных, или, наоборот, гигантских.
— Вы, братец мой, мне букварь не читайте! — огрызнулся Смыков. — Я в ракетных войсках стратегического назначения служил! С какой стати мы тогда загибаемся, объясните?
— Я уже говорил Лиле… Нейтральная зона — уникальное образование, возникшее еще до появления на Земле органической жизни. В этой почве и в этом воздухе могут присутствовать самые невероятные биологические факторы. Анаэробные бактерии, например. Или какие- нибудь жизненные формы, устроенные совсем по иному принципу, чем существующие ныне.
— Анаэробные! — вышел из себя Смыков. — Вы на каком языке выражаетесь? На эскимосском? Или на иврите? Забыли, на какой земле родились и чей хлеб ели?
— А ну завязали! — прикрикнул на них Зяблик. — На фига нам сейчас ваша дискуссия? Все и так яснее ясного. Верка суть дела доходчиво объяснила. Кто ухом слушал, а не брюхом, тот понял. Хочу от себя кое-что добавить. Вы больны опасной болезнью. Причины ее пока значения не имеют.
