– Твои желания меня не волнуют. – Рина попыталась обойти его, обеими руками оттолкнув в сторону. Граф не шелохнулся. Тогда она упрямо повернулась кругом и зашагала прочь.
– О, Бога ради! – Эдуард схватил ее за руку. – Постой же!
Она попыталась вырваться.
– Зачем? Хочешь снова оскорбить меня, как прошлой ночью?
Он вздрогнул.
– Конечно, нет… Выслушай меня. – И после секундного молчания добавил: – Пожалуйста.
Рина больше не вырывалась, но по ее виду было ясно: она не покорилась. Он набрал в грудь побольше воздуха и начал свою заранее подготовленную речь:
– Пруденс, вчера ночью я совершил прискорбную ошибку…
– Вчера ночью я была «потаскушкой». Сегодня утром я – «ошибка». Если ты не собирался меня оскорблять, то действовал весьма неудачно.
Если она снова начнет яростно вырываться, он вынужден будет отпустить ее, чтобы не сделать ей больно. Как заставить ее выслушать его? Времени у него мало, и он сразу перешел к главному:
– Я нашел твою ночную сорочку.
– Ну и что? Она мне не нужна. И тебе тоже, если только ты не собираешься повесить ее на стену в качестве трофея.
Видит Бог, эта женщина испытывает его терпение! Он повернул ее к себе – глаза в глаза.
– Слушай меня! Я нашёл твою ночную сорочку. Она была испачкана кровью.
– Мне все равно, даже если бы ты нашел…
Слова замерли у нее на губах. Сердитый блеск в глазах погас, его сменила трогательная незащищенность. Перед Эдуардом вновь была робкая хрупкая девушка.
– О! – произнесла она.
Просто «О!». Эдуард надеялся услышать больше. Например: «Я не встречалась вчера ночью с мужчиной, а на конюшне я оказалась одна и в полураздетом виде, потому что…» Или: «Я встречалась с мужчиной, но этому есть абсолютно невинное объяснение». Или: «Я понимаю, почему ты подумал обо мне самое худшее, но я все равно люблю тебя…»
Ее молчание затянулось. По-видимому, он не дождется от нее объяснений. И прощения тоже. До этой самой секунды он не осознавал, как сильно надеялся на это. Но простит она его или нет, он все равно знает, что ему делать.
– Мое поведение не имеет оправданий, – продолжал он, не обращая внимания на укол боли в сердце. – Я не могу изменить того, что случилось, но могу принять кое-какие меры для возмещения ущерба. В следующее воскресенье я дам указание викарию объявить о бракосочетании. Оно состоится через две недели.
– Бракосочетание? – Потрясенная Рина вырвалась из его рук. – Ты шутишь! – Она обожгла его взглядом.
Ее недоверчивое восклицание ударило по его самолюбию. Он скрестил на груди руки, и в его гневном взгляде отразилась вся гордость Тревелинов.
– Могу тебя заверить, что говорю совершенно серьезно. Не собираюсь отмахнуться от ответственности перед тобой. Я поступил дурно. Женитьба – это единственная возможность остаться порядочным человеком.
Сабрине казалось, что ее сердце режут на сотни кусочков. Честь. Ответственность. И ни одного слова о любви. Она вспомнила то, о чем говорил ей Эдуард, когда они стояли на утесе, семь дней и целую вечность назад. Он говорил, что нашел бесценное сокровище, что любит ее так, как не любил никого, даже Изабеллу. Теперь же она лишь испорченный товар, пятно позора на имени его семьи. А она-то считала, что он не может причинить ей боли после вчерашней ночи.
Рина выдохнула всего одно слово, на которое была способна ее измученная душа:
– Нет!
Граф широко раскрыл глаза от изумления – затем они превратились в горящие огнем щелки.
– Не будь глупой. Я предлагаю тебе защиту своего имени. Ты этого заслуживаешь. Хотя бы за то, что спасла мою дочь.
– Хотя бы за это! – воскликнула Рина, с неимоверным трудом сдерживая слезы. – Приятно узнать, что ты так высоко ценишь мою добродетель.
– Я. совсем не то… О, ради Бога! Мы должны пожениться, и поскорее. У тебя нет выбора. Я мог… я мог сделать тебе ребенка.
Ребенка! Сердце ее подпрыгнуло от радости при мысли о том, что его семя растет внутри ее. Но радость умерла, едва успев родиться. Он любил бы зачатого ими ребенка не больше, чем любит ее. Он считал бы младенца еще одной прискорбной ошибкой.
Она не позволит ему причинить вред ребенку, который может быть внутри ее. Не позволит ему обидеть себя сильнее, чем он уже обидел ее.
– Твоя забота о возможном отпрыске трогательна, но несколько удивляет меня. Всем известно, что ты не проявил подобной предупредительности по отношению к Кларе Хоббз, когда сделал ей ребенка.
Эдуард застыл, так сжав зубы, что она испугалась, как бы у него не сломались челюсти. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло, и в нем слышалась такая горечь, что она его едва узнала:
