— Да ничего, — пожал плечами Черноморов, — вы, кажется, интересуетесь, чем знаменита эта карта, вот я и отвечаю. Макушка Валдая к себе людей притягивает. Кто побывал на ней, опять приходит и приходит. Там лес густющий, козьи тропы, медвежий угол ко всему прочему — там и вправду Михайло Потапыч встречается. А люди лезут. И не знают, почему. А я вот знаю.
— Почему же? — спросила Гончарова, — она всё заинтересованнее слушала болтовню Харламыча.
Только Иван, кажется, оставался индифферентен. Он включил самовар, насыпал заварки в чайник, расставил чашки на свободном пространстве стола, вокруг которого над картой склонились остальные.
— Район макушки Валдая буквально пронизан ручейками и речками, — продолжал разглагольствовать Черноморов, не отвечая на поставленный вопрос, — оттуда берут своё начало речка Цна, которая течёт на северо-запад, к Балтике, и Поведь, которая бежит к Каспию, на юго-восток. А также многочисленные их притоки. Валдайская возвышенность — это вершина водораздела между Балтийским и Каспийским морями. И, заметьте — это вершина Центра России. И всё это — у нас, в Иверской губернии! Включая исток Волги, который, правда, находится у другой вершины Валдая, на высоте 299 метров.
Казимир Харламович победительным взором оглядел присутствующих. Собственно говоря, Лиза впервые видела его таким. Он как будто расцвёл, развернулся. Обычно он производил впечатление слегка затурканного и вечно чем-то обеспокоенного. Стремясь поддержать в нём порыв вдохновения, она произнесла:
— Вы интересно преподносите материал.
— Дальше будет ещё круче! — заявил довольный Харламыч, — он заложил руки за спину и прошагал из угла в угол.
— Кстати, я тут на днях метафору придумал — Москва в своё время села на Иверь и этот след так и остался, хи, хи на нашей общей физиономии.
Заметив, что никто не засмеялся, он продолжал:
— Я тоже как-то совершил восхождение на макушку Валдая. И в одной тамошней деревеньке услышал такую притчу. Некогда жили там влюблённые парень и девушка. А на неё, как водится, помещик глаз положил. И взял, да парня-то и убил! Топором зарубил. А девица, недолго думая, приподняла убитого и подтащила к озерцу. Там места заболоченные. Хотя и на холмах. И что вы думаете? Знала она одно местечко в густом ельничке, где небольшое озерцо с Мёртвой водой. Зачерпнула её и окропила рану. Та затянулась. Дальше девица разрыдалась так горько, что лес с ней вместе застонал и из болотца этого забил фонтан Живой воды!
Он посмотрел по очереди на каждого из присутствующих.
— Вы думаете, сказки? А вот и нет! Переверните-ка страничку, — скомандовал он, обращаясь к Гончаровой.
Она перевернула и прочла:
— Ну, и как вам это? — горделиво подбоченясь, спросил Черноморов, — и чья рука начертала эти строки? А далее прочтите, то, что прозой написано.
Гончарова поднесла тетрадь ближе к глазам — почерк был слишком мелкий здесь — и стала медленно читать:
— «Пусть поэму мою почитают за вымысел, однако, сам я был свидетелем чудесного воскрешения молодого юноши, зарезанного помещиком в деревне Есеновичи. Проход к озеру с Мёртвой и Живой водой мной отмечен на карте. Однако чудо происходит только в присутствии особого человека, называемого на Руси волхвом, либо от силы любящего сердца».
— Вот так-то, други мои милые! — торжествующе воскликнул Харламыч, — он сам был свидетелем, то-то! Мне вы не верите — и ладно. А ему не поверить нельзя. Опять же: «есть многое на свете, друг Горацио…» Есть, друг Горацио, есть! А вы спрашиваете — чего это я радуюсь вашей любви неземной. А то и радуюсь, что ваше святое биополе откроет нам водичку! Да! Омоемся. Помолодеем, девушки снова нас полюбят. А уж карьеру какую зашибенную сделаем! Это вам не жалкий зав. архивом. С моим-то жизненным опытом, да с амбициями, да с молодой физиономией впридачу… Да я горы сверну! Виллу куплю себе на Средиземноморье! Супермодель с ногами от ушей в жёны возьму! Людишек тянет на макушку Валдая, а зачем, почему — не поймут. А я знаю! Вода Живая их зовёт! Итак, друзья мои, быстренько собирайтесь. Чайку хлебнём — и с вещами на выход. Беру вас всех с собой в поход. И тебя беру, бабушка, — хохотнул он, глянув на Гончарову.
— Сам ты дедушка, — огрызнулась она, — а я — девица на выданье. И ещё посмотрю, брать ли тебя с собой.
— Но, но! Это вы бросьте! — погрозил Харламыч, — я там все тропки знаю. Без меня вам и карта не поможет. Мне ведь для дела этого самой малости не хватало — Любви великой и всеобъемлющей. А теперь у нас, как в Греции, всё есть!
— Постойте-ка, — вскинулся Сергей, — сон мне снился какой-то… Что-то происходило там… Что же мне снилось? Жрецы египетские, катастрофа, всё рушилось у них над головой…
— Не пугайте, — поёжилась Гончарова, — вы имеете обыкновение видеть пророческие сны.
— А вот мы включим телевизор, — проговорил Иван, — да и посмотрим, что там новенького, в четыре утренние новости должны быть на российском канале, Евроньюс на русском языке.
Новости в самом деле уже передавали. И в числе прочего сообщили о том, что плазменные экраны, недавно таинственным образом появившиеся на улицах городов мира, внезапно ожили. На них транслируют видеозапись фильма о жизни и смерти Папы Римского Иоанна Павла Второго.
— Ай, да ну! — негромко воскликнул Иван и достал ноутбук из сумки. Он водрузил его на стол и открыл крышку. Гончарова тотчас выключила телевизор — то, что происходило на экране компьютера, было гораздо интереснее. Жрец Вуду напрягался изо всех сил, пытаясь пассами приподнять спящего на кушетке человека. Поодаль от жреца стояли Штайнмахер и генерал. И вдруг!..
Он, этот спящий, приподнялся! Ещё одно усилие жреца — и спящий встал! Встал и с закрытыми глазами пошёл прямо на камеру и на жреца, который пятился и пятился, а генерал и учёный, побелевшие от страха, смотрели с ужасом на это воскрешение… Тело жреца закрыло собой камеру. Экран погас.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Они вышли на улицу и Черноморов тщательно запер на несколько замков свой спецархив.
— Вот так, — пыхтел он, пряча ключи в карман, — как говорится, бережёного Бог бережёт, — а тетрадочку вы, уважаемая, зря в эту сумочку запрятали. Я сообщу об этом, куда следует. И о вашем компьютере всё расскажу. А что ещё вы прячете в этой сумке?
Сергей, в руках которого была пресловутая клетчатая сумка, молча шагал вслед за Иваном. Гончарова, которая и в самом деле перед уходом положила тетрадь в эту сумку, подтолкнула Харламыча:
— Идите впереди, а я за вами.
