Петр Павленко
Степное солнце
1
В середине июля в гараже, где работал Емельянов состоялось экстренное собрание. Надо было отправить в степь, на уборочную, пять грузовиков с водителями. Решали, кому ехать. Андрей Емельянов вызвался первым, Месяц назад умерла его жена. Андрей и его десятилетний сынишка тяжело переживали потерю. Заведующий гаражом, ценивший Емельянова как толкового работника, предложил ему вне всякой очереди отпуск и обещал устроить сынишку в пионерский лагерь, но Андрей не мог ни расстаться с мальчиком, ни наладить жизнь без жены.
А тут предложение ехать на уборочную — новые места, новые люди, напряженный темп жизни, — и он вызвался первым.
— А Сережка как же? — спросила комсорг гаража Вера Зотова.
— С собой возьму, пусть привыкает к колхозной жизни, — коротко ответил Емельянов.
Выступать решено было колонной не позже четырех часов утра, чтобы успеть «позоревать», как говорили когда-то чумаки, то есть пройти зорькой горные дороги и миновать степную полосу до полдневной жары.
Всю ночь Андрей провозился в гараже, латая камеры, заливая горючее, припасая на всякий случай мешки и веревки, и забежал к себе собрать вещи всего за час до выступления колонны.
Сережа, с вечера предупрежденный об отъезде, спал, не раздеваясь, на отцовской постели, положив под голову рюкзачок с бельем, заботливо приготовленный соседкой Надеждой Георгиевной, подругой покойной матери.
Андрей подхватил спящего сына одной рукой, чемодан — другой и, не запирая комнаты, побежал в гараж.
От шума заводимых и проверяемых моторов и крика водителей Сережа проснулся и захныкал. Ехать с отцом ему очень хотелось, но он еще никогда не выезжал из родного города, и было страшновато от неизвестности, что принесет ему дорога.
Впрочем, он быстро успокоился. Водители все были знакомые; они ласково окликали его, хваля за то, что он едет с ними в дальний рейс, и уверяли, что там, в степных колхозах, куда они направляются, нынешний урожай скучать не даст.
Вера Зотова потрепала его за подбородок и, как всегда, сказала неприятность:
— Вытри нос, а то, смотри, уплывает…
Заведующий гаражом, толстый, усатый, суетливый Антон Антонович, произнес напутственную речь. Зотова прибила к борту каждой машины плакат «Все на уборку урожая!» и к смотровому стеклу своей машины прикрепила еще букетик левкоев.
— Ордена и медали надели? — громко спросил Антон Антонович. — Не срамите там себя, держитесь как подобает. Емельянов, веди колонну! Ну, в добрый путь!
Отец отпустил ручной тормоз, включил первую, затем вторую скорость, а когда выехали на шоссе — перешел на третью.
— Как там, не отстают наши? — спросил он сына. — Поглядывай время от времени.
Встав коленями на сиденье, Сережа поглядел в заднее стекло кабины. Колонна проходила главную улицу города. Вот остались позади городской сад, киоск фруктовых вод, клуб на углу.
— Идут, — сказал он, и вдруг слезы, независимо от его воли, ручьем полились по лицу, и, неловко обняв отца за шею, он спросил: — Пап, а мы домой-то вернемся?
— Куда ж мы с тобой, Сергунька, денемся! Конечно, вернемся, — грустно улыбнувшись, сказал отец. — Ты дом-то наш любишь?
— Люблю, — ответил Сережа.
Не было у него на свете никого дороже матери, и когда не стало ее, вещи их комнаты и места в родном квартале, где он бывал с нею, ежечасно напоминали ему о покойной и как бы сохраняли ее незримое присутствие рядом с ним. Их вещи как бы многое знали о нем самом, Сереже; ему ни за что не хотелось уезжать куда-нибудь насовсем, где все было бы чужим и необжитым…
— А не мобилизуют? — опасливо поинтересовался он, на минуту переставая плакать. — Дядя Петров говорил в гараже: замобилизуют нас до окончания той… уборки, что ли.
— Да хоть и мобилизуют, подумаешь! Всего две недели каких-нибудь! — успокоил его отец таким искренним тоном, что Сережа сразу же поверил ему. — Зато поездим мы с тобой, новых людей повидаем, урожаю порадуемся. Нынче, брат, урожай замечательный! Радость людям.
— А ехать нам далеко? — спросил Сережа, оглядываясь на колонну, уже оставлявшую пределы городка и поднимавшуюся по извилистому шоссе в горы, где он еще никогда не бывал.
— К Перекопу. Слыхал небось?
— Это где Фрунзе был?
— Вот-вот. Там, брат, и в нынешнюю войну повоевали! Говорили мне, все как есть осталось, и пушки, танки битые…
— А каски есть?
— Это уж обязательно.
— Хорошо бы нам, пап, каску достать, да еще флягу… или автомат.
— А что ж, вполне свободно возьмем. Понравится нам какая пушка, мы и ее забуксируем.
— Пушку-то, наверно, милиция отберет, — вздохнул Сергей и, совсем уже успокоившись, погрузился в размышления о том, на какие трофеи с полей сражений ему придется обратить особенное внимание.
Солнце еще не взошло, и вокруг было темно, как перед ужином, когда мама не зажигала свет, чтобы не налетели комары, и только на востоке небо раскалилось докрасна, почти до пламени. Сейчас оно вспыхнет, задымится, и в образовавшуюся дыру, как в прореху, выглянет солнце. Но горы и море пока дремали. Море точно заледенело, и казалось, по его ровной, белесо-сизой глади можно было пробежаться, как по асфальту.
А горы — горы выглядели сонными птицами, когда, спрятав голову под крыло, они замирают на ветках, потеряв весь свой птичий облик, похожие на крупные сосновые шишки.
Горы свернулись калачиком, спрятав свои ущелья, долины и скалы, и оттого стали маленькими и скучными.
Взбираясь на перевал, шоссе запетляло так круто, что дорога открывалась всего на каких-нибудь двадцать метров, а потом пряталась за выступ горы, и нельзя было ни увидеть встречные машины, ни уследить за своей колонной.
Сергей решил пока что присмотреться, как отец правит, — в глубине души он был уверен, что и ему выпадет случай прикоснуться к рулю во время уборки хлеба, когда все будет стремительно и отважно, как на войне. Дома все как-то было некогда заняться отцовой машиной: то он считался маленьким, то начал ходить в школу, да и мама побаивалась машины.
Сережа стал внимательно рассматривать своего отца и должен был признаться, что тот сразу понравился ему как водитель. Не то что Вера Зотова, которая сидела, как за швейной машиной. Андрей Васильевич вел грузовик легко, уверенно. Сидел он откинувшись, свободно, но пальцы рук его были напряжены и руки — сильные, загорелые и мускулистые — ходили у него как бы сами собой.
— Это ты что сейчас сделал, папа?
— На холостой перешел.
— А что это такое — холостой?
— Знаешь, Сергей Андреич, — засмеялся отец, — ты мне сейчас не мешай, дорога — никуда: секунду не рассчитал — разобьемся. Ты поспи, сынок, — привыкай спать в машине. Кто в машине не спит — не шофер.
А Сергею, как назло, не хотелось спать именно сейчас, когда его отец шел в голове колонны и можно
