Филипп Пиров владел сетью похоронных бюро. Его покойники всегда были счастливей тех, которых обслуживали конкурирующие организации. Счастливы, ведь и после смерти их тела могли послужить благому делу — в них прорастал первосортный перламутр, а затем экспортировался на Запад.
Лев сотрудничал с Филиппом. Филипп предал Льва. Если бы не Филипп, на Льва не вышли бы. Пророк хотел провести нас через пустыню, прямиком в светлое будущее; он толкал в массы дорогое удовольствие, но однажды потерпел фиаско. И близкие Льву люди теперь жаждали мести. Все предельно просто: пророка не вернуть, но игра еще не окончена. У кого козырный король?
Он был у нас.
Мы с Лолитой наблюдали за происходящим из припаркованного под сенью электрических деревьев ржавого гроба.
Филипп вышел из высоких стеклянных дверей своего офиса, будто священник из храма Господнего. Это был высокий плечистый мужчина с ухоженными пальцами и хитрыми лисьими глазами. Изумрудный фрак, модная щетина, искристый острый дым от ультратонкой розовой сигаретки. Сопровождаемый троллями в костюмах-тройках, он сел в сизый лимузин.
Эдуард изображал жертву. К этому времени от его человечности осталось лишь внешнее напыление — тончайший слой. Внутри — студень из уравнений и кодов. Иногда я почти уверен в том, что если бы Творец в момент вдохновения располагал такими технологическими мощностями, он создал бы совершенно иной мир. Эдуард стал неземным созданием — прекрасный, притягательный, вычищенный от эмоций экземпляр, его кости — мрамор, его кровь — красное вино. Сукин сын тянул к себе точно магнит. Пиров ощутил это на собственной шкуре. Он выскочил из лимузина и подбежал к растянувшемуся на асфальте мальчишке. Короткий разговор и Пиров помогает ему подняться и усаживает в лимузин. Его спина затянута в дорогую парчу, но вот он оборачивается, и я понимаю, что на его лице тоже парча — великолепная выкройка похоти и ехидства.
— Уничтожь гадину, детка, и не забудь прихватить впередиидущих, — прошептала Лолита.
Лимузин тронулся с места и очень скоро стал неразличим из-за тумана. Пиров не догадывался, что только что собственноручно подписал себе смертный приговор, что доживал последние часы своей жизни. Какими они будут? О, они будут сладкими, даже слаще смерти.
— Да, верно, уничтожь гнилые элементы общества, — сказал я, туман играл с моим зрением, делая все призрачным, сказочным. — За Льва. За Константина. За нас.
Это был комплекс заброшенных заводов. Под ногами хрустел гравий и стекло. Застывшее во времени ископаемое. Светодиоды заляпали все свободные поверхности: «ПРОДАЙ СВОЮ УНИКАЛЬНОСТЬ ПО ВЫГОДНОЙ ЦЕНЕ», «ИСТРЕБИМ РОД НЕЛЕТАЮЩИХ ПТИЦ» или «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА НЕБЕСА».
Я шел, как мне казалось, по единственной верной дороге, рядом со мной бежала маленькая Лолита. Девочка сказала: «Моя жизнь не имеет значения без него. Мне некуда податься. Я пойду с тобой и будь все проклято». Я сказал: «Хорошо». Вот и весь наш разговор. Просто я понимал ее. Понимал как никто другой.
Комплекс теперь бесполезных строений на окраине черных ферм, опасная территория для добропорядочных граждан, в то время как для преступников — райские угодья. Добро пожаловать, блудные дети, добро пожаловать домой, возьмите сигару и закурите, это — высокая поэзия.
Было тихо, неправильно тихо, лишь где-то высоко, в затянутом мясистым туманом небе рычали моторы.
Я бывал здесь однажды, еще во времена моего нелегального промысла. Ничего не изменилось с тех пор. Место упадка и разрухи, как и сотни других, таких же убогих мест. Шприцы — пошлая привычка из прошлого — под ногами, пористая серость над головой, револьвер под боком, ружье в сумке. И мир кажется мультипликационным фильмом.
Я толкнул тяжелую створку, и она с душераздирающим скрипом отъехала в сторону. Револьвер уже был в моих руках, а ружье — в руках Лолиты. Тень сомкнулась вокруг нас. Воздух был гладким, словно шелк, и я не чувствовал опасности. Понимаете? Я абсолютно не чувствовал опасности, только эту шелковистую гладкость в воздухе, дарящую милосердие. Я постоял так некоторое время, дыша полной грудью, вдыхая это шелковое блаженство, привыкая к полутьме. Затем шагнул вперед. Мы попали на бетонные Небеса, пахнущие хризантемами и импортной туалетной водой.
И вот что открылось моему взору: пустота в пустоте. Пространство было подавляюще огромным и торжественно пустым. Тень спала здесь годами, единственным источником света было окно. Да, в потолке было огромное круглое окно, осколки — стеклянные зубья, тусклый дневной свет казалась в полутьме ярким нимбом.
В центре светового круга стоял стул, на нем сидела моя Агния. Вокруг нее валялись трупы. Ангелы заметали пол, словно лепестки черной розы — иссушенные, потускневшие, неприглядные. И только один сидел перед ней, положив голову ей на колени. Этот был тот самый, суровый тип в стильных очках. Я вскинул револьвер, но в это мгновение Агния подняла голову и посмотрела на меня. В мои зрачки словно впилось по ядовитому дротику! Я не поверил увиденному.
Агния изменилась, ее тело стало одной сплошной программой, наноогонь плясал в ее венах, на ее коже, тонкими струйками света поднимался в воздух. Ее волосы горели, пропитанные вирусом. Горели так же, как перламутровые соцветия в теплице моего соседа, когда я бросил в них зажигалку.
Моя Агния была восхитительна.
— Они обрели своего бога, — произнес я, револьвер выскользнул из моей руки. Я был преисполнен нежности и страха. Клея любви. — Искусственного бога.
— Огненноволосая, — сказала за моей спиной Лолита. Этот звук. Что с ней, что с деткой? Сумка выпала из ее рук, и нимфетка стала оседать на пол, точно цветок, которому подрезали стебель. Ее волосы тускнели, глаза превращались в мутное стекло. Технология покидала ее тело. Я смотрел, как она шевелит губами: — Это будет эпидемия, сокрушительный мор. Миллионы, миллионы людей… Технология пройдется по телам, коллекционируя их. Она заберет то, что принадлежит Ей… Убей, убей Ее… пока не…
— Поздно, — улыбнулся я и невольно коснулся своего запястья.
Я понял все тогда, когда уже ничего нельзя было изменить. Да и разве мог я так поступить с Агнией?
Мои шаги хищными птицами взлетали под потолок. Я оттолкнул бездыханное тело ангела, наклонился и поцеловал Агнию. Ее губы горели, ее кожа двигалась, ее волосы жгли.
— Моя любовь, — сказала она и собственнически обняла меня. Я принадлежал ей, и она знала это.
Я поднял ее на руки и понес прочь из-под темных сводов склада. Лолита задыхалась, выворачивала шею, открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыба, бормоча:
— Пристрели… убей Ее…
— Сделай это сама, детка, — сказал я ей тогда.
Мы вышли в пластичную серость — я и Агния, — и рокот моторов в небе оглушил нас. Резкий порыв ветра. Рев. Сквозь тучи, на мгновение выскользнув из тумана, блеснул стальной корпус дракона военного флота — беспощадной машины убийств. Взблескивали и вновь гасли в густом тумане стальные корпуса, крылья, хвосты машин. Эскадрилья, которой, казалось, не будет конца и края, держала курс на столицу.
— Что происходит? — спросил я, но уже знал ответ — я слышал его сегодня утром по настигнувшим меня протуберанцам барахлящей радиоточки.
Мои мысли были печальны: Лев, старина, ты совершил невозможное — стал новым святым и, черт тебя возьми, сделал, сделал это, замариновал белозубого лживого индюка в кислоте… Отправился в лучший мир.
А мое место, старина, друг, брат… мое место здесь, среди неба, отражающегося в миллионах осколках под ногами. С моей невестой на руках. Я держал в руках все самое дорогое, что у меня когда-либо было.
Агния притянула меня к себе и поцеловала, ее слюна была чистым огнем, кислотой. Я держал в руках обтекаемую татуировку с огнем вместо волос, чья оболочка ползала. И у нас скоро будет ребенок — посев
