его князем, для нее и он и Рюрик конунги. Но изумление быстро сменилось привычной насмешкой:
– Стараешься привыкнуть к славянской речи? Привыкай…
Это дало возможность Ефанде задать вопрос, в ее душе уже затеплился робкий огонек надежды:
– Почему в Ижору, князь? Ингорь с тобой в Киев? Я с сыном…
Выражение глаз Олега мгновенно сменилось, они стали жесткими, если не сказать злыми. Такого больше всего боялась сестра, все хорошо знали, что металл во взгляде князя ничего хорошего не предвещает.
– Чтоб ты при любой возможности меня предавала?!
– Я… – растерялась Ефанда, – что ты?.. Я…
– Ты одного гридя отправила или еще кто пошел? Лучше сразу скажи, не то, если перебежчиков поймаю, шкуру на твоих глазах спущу!
Княгине стало совсем худо, значит, Ратмир сказал, от кого шел… Глаза забегали по углам, костяшки тонких пальцев снова защелкали. Она пыталась придумать ложь и не могла, красные пятна на щеках слились в один жгучий румянец. Такого с ней не бывало со времен юности. Олег не стал дожидаться, пока сестра придумает ответ, встал и шагнул к двери, а Ефанда все еще кусала губы и лихорадочно подыскивала слова. Уже открыв дверь, князь вдруг повернулся и с тихим укором попенял:
– Хотя бы спросила, что с гридем…
Но той было совсем не до судьбы Ратмира, на волоске висела своя собственная, бросилась вслед за братом:
– Он сам! Я никуда не посылала! Меня оговаривает, чтоб шкуру свою спасти!
Лицо Олега перекосила гримаса брезгливого гнева:
– Гридя твоего тати на Ильмене сгубили, а про тебя перед смертью даже мне не сказал, я сам понял!
Ефанда мысленно ахнула – Ратмир ее не выдал, знала бы, так отказывалась от всего. Но теперь уже поздно, Рольф обо всем догадался и такого не простит.
В ложнице раздался звериный рык разъяренной женщины. Челядь испуганно притихла, такой княгиня все же бывала редко, теперь на глаза не попадайся.
Ефанда хорошо понимала, что брат не простит ей предательства, поэтому даже не удивилась, когда тот вдруг позвал к себе. Мысленно она уже приготовилась к переезду в Ижору. Но князь завел разговор не о том. Рольф говорил, что сбережет земли для Ингоря, только пока никто не должен знать о том, чей он сын, даже сам мальчик. Придет время – все откроется. Перепуганная Ефанда ничего не понимала, ей казалось, что все разговоры для отвода глаз, что ее просто оставят здесь и убьют, а единственное спасение – стать женой Рольфа.
Женщина вдруг вцепилась в его рукав:
– Возьми меня! Сделай меня своей женой! Я лучше Силькизиф!
Олегу стоило усилий оторвать от себя побелевшие от напряжения пальцы сестры. Отбросив ее на ложе, он со злостью прошипел:
– Дура!
Княгиня метнулась следом за уходившим из ложницы князем, воздевая руки к небу:
– Я проклинаю тебя! Ты убийца! Ты убил Рюрика! Ты убил Ингоря! Ты убил меня! Ты убил всех!!!
С этого дня княгиня вдруг тяжело занемогла, она металась по ложнице в бреду, выкрикивая несуразности, звала сына и мужа, проклинала князя. Ефанда всегда была слаба здоровьем, а теперь просто сгорела в одночасье.
Хоронили ее по-княжески. Ингорь как ни сдерживался, не плакать не смог. Князь был молчалив и суров, казалось, оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с родиной и прежней жизнью. Теперь не было груза тайны, захочет – скажет Ингорю, а нет – так и не узнает мальчик ничего. Словенка, что когда-то принимала и мальчика у Силькизиф, и девочку у Ефанды, давно живет под присмотром и не скажет ни слова. Но легче от этого не становилось. Даже мертвая Ефанда точно висела грузом на ногах Олега. Возможно, это ускорило его решение уйти из Ново Града. Он сам завоюет земли для своего сына, хотя и эти бросать не собирается!
На Волхове собирали караван лодей. По виду вроде торговые, иных у новоградцев и нет, они не воюют, только слишком много людей и мало товара. Зато на каждой оружия и больших шкур навалено. Шила в мешке не утаишь, знали уже новоградцы, что уходит князь с дружиной до волоков, а там на Ловать и как судьба ляжет. Дивились тому немало, и что Ольг город оставляет вдруг, и что сам торговый караван поведет в Царьград, и что оружия столько берет. Может, и не поверили новоградцы, что князь торговать уходит, но товар ли везет или воевать кого – это его дело.
Варяжская дружина уходила почти вся, остались только те, кто завел себе в Ново Граде семьи. Это пугало и радовало ильменцев одновременно. Пугало потому, что хотя и жесток князь, тяжела его длань, а все под ним спокойнее. А ну как не вернется, что тогда? Снова искать себе главу?
Над Ново Градом гудело било, не набатное, просто сзывное. Двое рослых бирючей по очереди с размаху ударяли огромными деревянными колотушами по кругу из выделанной воловьей кожи, что натянут на здоровенный деревянный обруч. В хорошую погоду звук от него слышен на всю округу, но этот звук не беспокоит. Другое дело набат, в случае беды бьют в железную доску железным же куском частыми ударами. Даже в ковне такой звук от простого отличат, несмотря на свой немолчный перезвон. Люди выходят из домов, бросая даже спешные дела, и торопятся к Детинцу. Многие улицы в городе уже выстланы дубовыми досками, так ходить легче в любую распутицу. Леса вокруг много, не жалеют его новоградцы, где улицы побогаче да старосты кончанские поразворотистей, там грязь месить и после осенних дождей не надо. На Торговой стороне и дома крепкие, и тыны высокие, и улицы выстланы. На той, где Детинец, не везде чисто, но там князь с дружиной, вот вроде и кичатся жители, а зря, хотя у князя и дружина, но сила за Торгом, им живет город.
На вече людство старается встать не просто по концам, но даже по улицам. Избранные старосты следят за порядком, слишком шумных и ретивых задвигают назад, чтоб не мутили народ без толку, дали дело решить. Ближе к князю стоят бояре, у них своих людей много, крикнут что велено, голоса бояр всего слышнее. Но новгородские бояре не кичатся достатком, больше ценят дело, потому даже на вече явились в простом одеянии, в каком делами занимались.
Затихло било, значит, людство собралось, время князю показываться, слово свое молвить. Хотя и так новоградцы знают, что князь поведет речь о том, что уходит с караваном на Непру, интересно только, кто за него останется? Не сын же Рюриков Ингорь, тот мальчонка совсем.
Киндей степенно беседовал о видах на торг с соседом по улице Берёгой, когда услышал, как загудел народ, видно, князь появился из своего терема. Так и есть, Ольг, окруженный варягами, шагнул на крыльцо. Стоило ему поднять руку, приветствуя горожан, как вече враз затихло, приучены слушать князя внимательно, он зря людей звать не станет. Ольг стал говорить своим зычным голосом, что уходит с караваном, что берет с собой княжича, потому как пора и ему свет за Детинцем поглядеть, ума-разума набираться. Бывалые люди усмехнулись, Ольг княжича Ингоря не потому с собой берет, чтоб мир поглядел, а потому, что за него боится. Нашелся один, кто шумнул, мол, вернется ли князь обратно в Ново Город? Все затихли, интересно было услышать ответ. Ольг усмехнулся:
– Поживем – увидим. Но Ново Город не оставлю! Узнаю, что снова друг на дружку всерьез налезаете, приду и виноватых, и правых голов лишу!
Князь обвел притихший Новгород тяжелым взглядом, не обещавшим ничего хорошего ослушникам. Никто и не сомневался, что угрозу выполнит, только сразу в горячих головах заупрямилась мысль, что будет князь далеко-далеко… Вещий нахмурил брови:
– За меня пока остается боярство во главе с Добритой. Перед ним главы преклоните, с него спрос будет. Как жизнь повернет – не ведаю, но городу жить, как жили!
Князь еще говорил, точно задания распределял на свое отсутствие. И то верно, купец, когда в дальний путь уходит, тоже так распределяет. Сбор объявил через два дня, с собой не звал, точно и впрямь не торговый караван собирал. Но у новгородцев и своих дел полно, послушали и отправились работать.
Киндей подошел к боярину Твердиславу, что к купцам ближе стоял, спросил, к княжьему ли каравану примкнуть или самому отправляться? Тот кивнул на княжьего купца Раголда, что всегда его товары в Царьград возил:
