Бросившегося на хана Федора зарубили, но хоронить не стали, выбросили вон. Тело подобрал верный воспитатель, сумел дотащить до стен Рязани, он и сообщил о гибели князя Федора.
Монголы подступили к Рязани… Их стенобитные орудия бухали и бухали, разбивая и без того не слишком крепкие стены. Защитники выбивались из сил, ведь их никто не мог заменить, а враги у орудий меняли друг дружку. От недосыпания, усталости и голода ослабели, иногда было непонятно, что это дрожит, стена под ударами огромных камней или собственные ноги. Но рязанцы все равно все были на стенах, забрасывали в ответ стрелами, камнями, лили кипяток и горячую смолу…
И все же наступил страшный день, когда камни разрушили стены в нескольких местах. Словно бурная вода в половодье, только очень грязная, хлынули по улицам Рязани монголы. Отовсюду раздавались предсмертные крики мужчин, вопли и визг женщин, призывы о помощи, на которые некому было отвечать… довольный хохот врагов. Рязань гибла под смех победителей.
Едва успели дойти до Рязани, как догнало известие о взятии Пронска. Рязань сопротивлялась целых семь дней. И была уничтожена. На сей раз Субедей даже не заботился о распространении страшных слухов, понимая, что в большом городе найдутся те, кто сможет бежать и рассказать о творимых зверствах. Заикающиеся от ужаса, потерянные рязанцы – лучший способ испугать тех, кто еще только должен будет защищать свои города.
Но молва народная разнесла еще одно: княгиня Евпраксия, услышав о гибели мужа и требованиях жестокого хана, поднялась на самый верх собора, куда смогла, и бросилась вниз с дитем на руках! Красавица Евпраксия осталась в народной памяти как пример верности и любви…
А помощи Рязань ни от кого не дождалась… В Чернигов отправился за подмогой боярин Евпатий Львович Коловрат, но, когда он вернулся, приведя всего три сотни воинов (больше не дали, боясь оголить свой город), Рязань уже пала. Коловрат и его воины увидели страшную картину разорения и гибели, но не испугались, напротив, собрав разбежавшихся по лесам русских воинов, Евпатий принялся наносить удары по тылам монгольского войска!
Когда Батыю впервые донесли об этом, он взъярился:
– Эти урусы что, как трава после выпаса, снова поднимаются?! Мне твердили, что Рязани больше нет, что урусов сзади больше нет, а они убивают моих воинов!
Пришлось отправить против досаждавшего Евпатия Коловрата с его небольшим войском для начала багатура Хостоврула, знаменитого богатыря, шурина самого хана. Хостоврул похвалялся:
– Я приведу этого червяка к тебе на аркане, он будет ползать у твоих ног, хан, вымаливая себе быструю смерть!
Злой на неожиданное нападение Бату презрительно кривил рот:
– Нет! Он будет мучиться долго-долго, по часу за каждого погибшего по его вине моего воина. Приведи!
В одной из стычек монголам удалось взять в плен пятерых русских, которые под пытками назвали верное число воинов Коловрата и подсказали, где находится сам отряд. Встреча Хостоврула и Коловрата состоялась, но монгольскому багатуру не только не удалось привести русского боярина на аркане к своему хану, но даже ранить Евпатия. Они сошлись в поединке, и, прежде чем монгол успел взмахнуть своей саблей, оказался разрубленным пополам до самого седла. Остальные монголы в ужасе не смогли сдержать натиск русских и были биты.
Вот теперь Бату уже не просто злился, он был вне себя. Какой-то боярин, даже не полководец, смеет сопротивляться тогда, когда князья урусов бегут?! Их можно только уничтожать!
Против отряда Евпатия Коловрата было послано куда более мощное войско. Легенда гласит, что Евпатия Коловрата попросту… расстреляли из камнеметных орудий! Возможно, они действительно были окружены и именно так убиты. Одно несомненно – Батый потребовал, чтобы тело несдавшегося боярина доставили к нему в ставку, и долго разглядывал даже мертвого врага, качая головой:
– Таких удальцов не видали.
Батый разрешил оставшимся в живых воинам из отряда Коловрата похоронить своего предводителя с честью.
Но это не остановило монгольское нашествие, страшная волна покатилась по Руси, оставляя за собой уничтоженные города, горы непогребенных трупов, стон, плач, сея смерть и разрушения. Даже если монголы действовали не без помощи, а может, и по приглашению кого-то из русских князей, их жестокости по отношению к жителям городов и весей оправдания нет. Разве может человек, любящий свой дом, свою землю, не сопротивляться набежнику? А за сопротивление у монголов следовала смерть.
Пали Москва и Коломна. В сражении за Коломну чудом остался жив сын Великого князя Юрия Всеволод, примчавшийся к отцу с сообщением о продвижении монголов. Вот теперь Великий князь забеспокоился по- настоящему. Это уже не походило на обычный набег степняков, которые разоряли южные окраины и поскорее уходили обратно, чтобы не быть битыми. Но когда князь собрался на Волгу собирать новые войска, воспротивились владимирцы: князь нас бросает! Пришлось оставить в городе княгиню Агафью Всеволодовну и младших сыновей Всеволода и Мстислава, это успокоило горожан, за семьей князь вернется. Не смог, великая княгиня и ее дети погибли вместе с остальными горожанами в соборе, когда монголы, взяв город, подожгли его.
И Великому князю собрать большое войско тоже не удалось, то, что он поставил под свои знамена, не шло ни в какое сравнение с размерами вражеского войска.
Но известие о сборе рати быстро донесли Батыю.
– Урусы собираются с нами воевать не малыми отрядами, как этот погибший барс, а большой силой. Нельзя дать им объединиться. Ты пойдешь вперед. – Бату вскинул глаза на одного из своих любимых полководцев, Гази-Бараджа Бурундая. Субедей-багатур едва заметно усмехнулся, ученик прав, именно Бурундай способен уничтожить даже большое войско урусов. И время выбрано верное, еще немного, и они все могут договориться или получить подмогу. – Ты разобьешь их и принесешь мне головы самых сильных коназей.
– Дозволь и мне сказать, хан? – голос Субедея глух, но его прекрасно слышно.
Бату кивнул:
– Говори, Субедей-багатур. Я всегда готов тебя выслушать, как слушал мой дед Чингисхан Потрясатель вселенной.
Присутствующие выкрикнули слова памяти великому хану.
Субедей тоже пошевелил губами, изображая такие же слова, к чему их кричать вслух? Темуджин и без того всегда в его сердце и памяти, иначе сейчас он бы грел свои старые кости возле очага в родной степи, а не мерз в этом далеком урусском лесу, помогая его внуку. Но говорить об этом собравшимся ни к чему.
– Прикажи, Великий хан, – все промолчали на такую явную лесть со стороны Субедея, ведь Бату пока не Великий, у него нет своего улуса, своей орды, он всего лишь делит власть со старшим братом, – не убивать молодых и смелых урусских князей, пусть их сначала попытаются убедить служить тебе. Вот если это не удастся, тогда можно убить.
Мало кто заметил, как поморщился Бурундай, уже испытавший на себе силу и стойкость русских, разве таких уговоришь? Но Батый согласно кивнул, следом был вынужден кивнуть и сам Бурундай:
– Я сделаю, как ты велишь, Великий хан.
В единственном глазу Субедея мелькнула усмешка, которую он быстро спрятал: вот тебя и называют Великим, Бату, и заслуга в этом моя…
Бурундай собрал свой тумен, вышел навстречу, монголам уже донесли о том, что войско собирается на реке Сить. Следом уходили тумен за туменом.
Разведка уводила татар в сторону, нужно было не только самим уйти, но и завести проклятых туда, откуда и выхода нет, да чтоб не сразу поняли, что впереди русского нет. Для того разделились, трое пошли в одну сторону, и только Путятич ужом скользнул куда надо потаенной тропой к спрятанному коню. Ерема просил:
– Не рискуй, дойди, князь знать должен, что увидели.
Парень покивал и исчез между деревьями так, словно и не было его в этом лесу вовсе. Остальные пошумели, вроде и нечаянно, дождались, пока татары их след взяли, и рванули в другую сторону. За собой сначала не очень, а потом все щедрее кидали чеснок – железных ежей, которые, как ни брось, все вверх шипами лягут. Те шипы для коней смерть, наступив, враз на колени валятся, а седок, если коня торопил,
