как мужчину, тем более после Елены со всей ее красой. Его и не привлекало, но когда девчонка вскинула зеленые (таким иногда бывает море) глаза, царь Микен перестал что-то видеть и слышать.
А девчонка тоже вздрогнула, внимательно глядя на Агамемнона, и вдруг быстрым шагом направилась к нему.
– Кто это?
– Кассандра, – шепотом ответил Одиссей, и в его голосе слышалось что-то необычное.
Девочка остановилась прямо перед царем Микен, смотрела, не отрывая глаз:
– Если ты придешь в Трою, будет война.
Агамемнон вздрогнул, девчонка угадала его тайное желание. Следом, тревожно прислушиваясь, успел подойти Гектор, взяв Кассандру за плечи, мягко укорил:
– Не стоит ничего говорить нашим гостям. Пойдем, Кассандра. Агамемнон, не обижайся на ее слова.
Не успел тот ответить, как девочка добавила, все так же глядя прямо в его глаза:
– Наши судьбы связаны, мы с тобой умрем в один день, ты и я.
Внутри у него что-то сжалось, но царь нашел в себе силы усмехнуться:
– Тогда тебе придется жить долго, я не собираюсь скоро умирать!
Кассандра ничего не ответила, не отводя взгляда, медленно помотала головой.
Гектор настойчиво потянул ее прочь:
– Пойдем, Гекуба будет сердиться.
Девочка дала себя увести, а Одиссей, с трудом проглотив вставший в горле ком, снова шепотом объяснил:
– Она сумасшедшая, говорят, Аполлон дал ей дар пророчества, но ее никто не слушает.
– Вот и я не буду, – словно стряхнул с себя наваждение Агамемнон.
Одиссей тоже повеселел:
– Если она права, то ты будешь жить долго, царь. Девчонка дочь Приама, и ее берегут…
Хотелось сказать, что зависеть от судьбы какой-то царской дочери не радость для воина, но Агамемнон промолчал. Разве верить в бредни девчонки лучше?!
Праздничные пиры, соревнования, игры следовали одни за другими, наступило время, когда многие даже утомились. Выдержав приличествующее время, Агамемнон собрался уезжать, не сидеть же в Трое до следующего сезона, скоро наступят дни, когда выходить в море будет просто опасно, тогда и пророчество девчонки не поможет, она останется бегать по земле, а он может пойти ко дну.
Приам никого не удерживал, он хорошо понимал, что есть цари, которым возвращаться морем, а у того свои законы.
Еще раз встретившись с Гектором, пожелав ему счастливой семейной жизни с красавицей женой (если честно, то Андромаха Агамемнона больше не привлекала, теперь она казалась слишком правильной, а от того пресной, как хлеб без лука и приправ), нанеся визит вежливости Приаму с Гекубой и распрощавшись со знатными троянцами, с которыми успел познакомиться, царь Микен поднялся на борт одного из своих кораблей.
Корабли были доверху нагружены благовониями, красивыми безделушками и вообще всякой всячиной, которую можно купить на богатых рынках Трои. Стоило собраться в городе множеству гостей, как цены на дорогие изящные вещицы и благовония взлетели, но доверенные люди Агамемнона всем запаслись заранее, и ему не пришлось тратить много золота, чтобы заполнить трюмы своих кораблей. Перепало и Одиссею тоже. Его Пенелопа была почти равнодушна к таким подаркам, но царь Итаки мог и продать то, что не нужно собственной супруге.
А вот Агамемнон знал, кому предназначено все, что погружено на второй корабль. В его жизни была женщина, для которой благоухающие простыни необходимое условие хорошего сна. Конечно, от Елены и простого спасибо не дождешься, но видеть, как хищно заблестят ее глаза, дорогого стоило. Агамемнон вздохнул, едва ли придется, подарки для жены Менелая выгрузят в устье Эврота и отправят дальше на лодках, а он вынужден будет тащить свое на повозках сначала в Аргос, а потом и дальше в Микены. Это недалеко от берега, но сопровождать лодки в Спарту не получится. Хищный восторг в глазах Елены увидит не он, а Менелай. В эту минуту Агамемнон позавидовал брату, он любил дразнить красотку дорогими подарками, заставляя тянуться за каким-нибудь роскошным браслетом, наклониться за упавшей цепочкой или пробежать обнаженной к намеренно брошенному на скамью подальше колье.
Елена своей наготы не стеснялась и даже охотно ее демонстрировала. Агамемнон подозревал, что будь позволительно, она вообще ходила бы обнаженной, демонстрируя свою красивейшую грудь (недаром же по ее форме сделаны жертвенные чаши для храма!), стройные ноги и бедра… Словно и не родила троих детей… И только стыд не позволял спартанской царице не обнажаться прилюдно.
Но этот стыд исчезал, когда она оставалась в спальне, а потому красотой Елены попавшие туда наслаждались сполна.
Агамемнон задумался, кто еще, кроме Менелая и его самого, мог бы там побывать? И понял, что не представляет. То ли красотка столь хитра, то ли все слухи о ее любвеобильности – простой блеф. Стало смешно: а не Менелай ли их распускает, чтобы ему завидовали? Но спартанскому царю завидовали бы и без этих слухов, все же Елена действительно самая красивая из всех женщин. Только красота у нее какая-то… Агамемнон даже не сразу понял, какая, отполированная, что ли? Совершенно все: лицо, шея, руки, тело. И все покрыто толстым слоем мужского восхищения, вожделения, словно каждый взгляд оставлял свой несмываемый след. И постепенно эта красота превратилась в предмет созерцания, вожделения, но… не желания обладать! Агамемнон с удивлением поймал себя на мысли, что не обладай он Еленой раньше, теперь не стал бы заходить с такой женщиной дальше простого восхищения! Именно совершенство форм превратило Елену из живой женщины в предмет поклонения, в символ.
От мыслей о жене брата Агамемнона отвлекло то, что они обогнули мыс и разворачивались в открытое море, ветер заметно усилился. Открытие было неожиданным, но сейчас не до него.
Взявшиеся за весла, чтобы корабль шел точно как надо, гребцы затянули песню:
– Для смертного важно здоровье.
И наших женщин красота,
Богатство с честью и любовью,
Друзей надежных доброта…
Агамемнону почему-то подумалось: ну и где здесь победа над Троей? Усмехнувшись, он ответил сам себе: я не простой смертный!
Кассандра торопливо взбиралась на скалу, нависающую над морем. Почему-то ей очень хотелось убедиться, что микенские корабли ушли прочь от берегов Троады. Из-под сандалий осыпались камни, которые летели вниз, исчезая в морской пучине, даже всплеска из-за высоты обрыва не слышно, но это не пугало царскую дочь. У нее не было страха перед высотой и страха вообще, юная девушка хорошо знала, что проживет еще долго и увидит многое, что предпочла бы не видеть.
Кассандра остановилась на самой вершине как раз вовремя, из-за мыса вдали выплыли два судна, сначала старенькая «Пенелопа», потом черный корабль того самого страшного человека, встретившись глазами с которым, девушка сразу поняла, что именно он принесет беду Трое и ей самой.
Словно что-то почувствовав, Агамемнон обернулся и увидел на самом верху выступающего мыса девичью фигурку. Конечно, издали невозможно определить кто это, но он почему-то точно знал, что это младшая дочь Приама прорицательница Кассандра. Нет, она не махала рукой, наоборот, стояла, не шевелясь, и только ветер трепал полы ее туники. Агамемнон усмехнулся: неужели нарочно поднялась на такую крутизну, чтобы поприветствовать? Но вспомнил слова Кассандры: «Мы связаны с тобой нитью мойры, царь. Пока жив ты, жива и я, и пока живу я, живешь ты». Вдруг стало не по себе, что если эта дурочка вздумает сигануть со скалы вниз?! Птицу из себя разыгрывает, сумасшедшая!
Агамемнон постарался отогнать от себя эту мысль, не хватало верить полоумной девчонке, которую и в собственной-то семье считают ненормальной! Однако снова вспомнились пронзительные глаза Кассандры, и он невольно обернулся. Девушка стояла на самом краю обрыва, раскинув руки, и всего мгновение отделяло ее от небытия!..
Кассандра действительно вдруг подумала о том, что если они связаны судьбой с этим страшным человеком, то проще всего прервать свою жизнь, чтобы оборвалась и его! Тогда он не приплывет еще раз в
