брата самого Бонапарта, будет матерью Наполеона III.
Едва ли такие видения мелькнули перед мысленным взором молодого генерала. Отдав саблю отца сыну, он занялся своими делами, которые не терпели отлагательства. Но из головы не выходили красивый белокурый мальчик (Евгений был похож на отца) и его мать – очаровательная креолка Жозефина Богарне. Хорошо бы встретить ее еще раз в салоне у мадам Тальен – тьфу ты! Наполеон мысленно обругал себя, гражданки Тальен. Хотя называть гражданками этих изнеженных, утонченных дам, одетых в полупрозрачные наряды и словно изнемогавших от собственной красоты, как-то не получалось даже мысленно. Гражданки – это там, на улицах, те, кто ходит в грубой одежде, чьи руки красны от холодной воды, а на лицах выражение злобной озабоченности…
С трудом заставив себя перестать думать о гражданках в салоне Тальен, Наполеон занялся бумагами, которые нужны Баррасу. Генералам тоже иногда приходилось заниматься бумажной волокитой. Он быстро проглядывал подаваемые адъютантом листы, ставил подпись или отбрасывал в сторону:
– Потом посмотрю.
И все же одна мысль пробилась сквозь бумажный поток: а его собственные сестры, гражданки или дамы? Со вздохом пришлось констатировать, что скорее первое. Где-то глубоко билась еще одна мысль: увидеть мать этого мальчика…
Евгений вышел на улицу и закрутил головой, разыскивая глазами мать. Жозефина замахала ему рукой из экипажа.
– Ну, что?
– Вот.
– Так просто и отдали? Ты самого генерала Бонапарта видел?
– Да, он даже беседовал со мной.
– О чем?
Будь мальчик постарше, он уловил бы слишком явный интерес матери к этому визиту и особенно к сообщению о беседе с генералом.
– Он расспрашивал о семье.
– Что ты ему рассказал?
Пришлось вспоминать, хотя от волнения Евгений не мог припомнить, что именно говорил.
– Ты поблагодарил генерала?
– Я обещал не использовать оружие против Франции.
В голосе звучала законная гордость, казалось, мать должна похвалить за столь патриотичные слова, а она почему-то фыркнула:
– Ладно, я сама поблагодарю.
На следующий день генерал принимал уже саму гражданку Богарне, которая явилась почти со слезами на глазах благодарить за чуткое отношение к своему сыну. Шаль гражданки была трехцветной, как у истинной патриотки, но генерал этого, кажется, не заметил.
И снова все испортили дела, правда, Жозефина успела сообщить свой адрес и сказать, что столь благожелательно отнесшемуся к ее сыну человеку и доблестному генералу там всегда будут рады.
– Вы не представляете, с каким восторгом вас слушал бы Евгений!
Наполеон обещал непременно навестить.
Через два дня он уже входил в дом на улице Шантерен.
Хорошенький особняк, который Жозефина Богарне снимала за 4000 франков в год у Жюли Каро, разведенной жены актера Тальма, был отделан ею заново и превращен в уютнейшее гнездышко. Салон вдовы Богарне посещали многие известные люди Парижа. Конечно, у нее не было таких возможностей, как у ее подруги Терезы Тальен, но Бонапарту, не слишком избалованному видом аристократических хозяек роскошных особняков, и салоны Тальен и Богарне казались верхом совершенства.
А еще вернее – он ничего не замечал, так как сама хозяйка давно произвела на него сильное впечатление.
Наполеону, живущему в скромной квартирке, дом виконтессы Богарне показался шикарным. Небольшое крыльцо, скорее просто ступеньки, вело в вытянутую прихожую, украшенную зеркалами. Справа дверь в будуар, слева – в небольшую рабочую комнату, где на столе лежала открытая книга, на бюро писчий набор, а в кресле, словно только что оставленная хозяйкой, вышивка. Откуда Наполеону знать, что книга открыта на этой странице уже пару месяцев, вышивка успела основательно запылиться, а прибором пользуются только для записочек любовникам.
В конце коридора – дверь, ведущая в главный салон, у которого имелись боковые выходы в сад. Наполеон отметил, что лестница из коридора ведет еще наверх, видно, на втором этаже приватные покои. Мелькнула мысль, попадет ли он когда-нибудь туда, но генерал ее безжалостно прогнал. Однако мысли создания упорные, они имеют привычку возвращаться непрошено, потому и эта настырно мелькала снова и снова.
Он не замечал ни недостатков в обстановке, ни откровенной потертости некоторых вещей в салоне, ни местами облупившейся позолоты, которую тщательно скрывали, ни того, что обилием цветом старались отвлечь внимание от ветхости некоторых предметов обстановки. Это дамы легко могли сообразить, что большая шаль не зря всегда брошена в кресло, у которого слишком затертая обивка, что роскошный букет роз не зря стоит на столике именно в этом месте, поверхность столика основательно поцарапана, а денег на новый или реставрацию старого у хозяйки просто нет.
Откуда он мог знать, что этот мишурный блеск скрывает откровенную нищету, что у хозяйки элегантной гостиной весь запас белья составляет шесть скатертей и столько же салфеток, потому их тщательно стирают и утюжат всякий раз, как пользуются, а если дома нет гостей, то салфетки остаются лежать нетронутыми. Что в будни посуда у вдовы Богарне глиняная, как у всех простолюдинок. Что у этой роскошной дамы всего шесть сорочек… Наполеону все равно, он видел блеск роскоши, для себя недоступной, но и это уходило на задний план перед самой хозяйкой.
Жозефина очаровала его совершенно, время, проведенное в ее довольно убогом салоне, показалось Бонапарту волшебным мгновением. Он беседовал с Жозефиной и ее сыном, что-то рассказывал о себе, стараясь не упоминать о проблемах, обещал, что его сабля обязательно добудет ему славу и власть. Эжен смотрел на гостя восхищенными глазами, а хозяйка ласково улыбалась, не разжимая губ.
Покидал гостеприимный дом генерал совершенно очарованным. Он вежливо отказался от обеда, который ему так же вежливо предложили, чем основательно облегчил жизнь Жозефине, потому что никакого обеда не было, она сама ломала голову, к кому бы отправиться подкрепиться.
На прощание Жозефина напомнила, что часто бывает в салоне гражданки Тальен, а потому надеется увидеть генерала там, но всегда будет рада принять его и в своем доме тоже. При этом виконтесса осторожно дала понять, что следует заранее предупреждать о визите, потому что ее может не оказаться дома. Генерал все понял, обещал непременно быть у Терезы и обязательно уведомить, перед тем как нанесет визит в следующий раз.
Побывав на улице Шантерен, генерал приободрился, принимали его ласково, очаровывать Жозефина всегда умела, Наполеон просто ел ее взглядом. Двенадцатилетней дочери виконтессы Бонапарт не понравился сразу. Гортензия справедливо поняла, что генерал намерен жениться на матери, и очень боялась, что та вообще забудет про них с братом. Гортензия была права, именно так и произошло, хотя Наполеон приложил массу усилий, чтобы подружиться с девочкой, и позже даже женил на падчерице своего брата Луи (брак был очень несчастливым).
Евгений же (Эжен) принял генерала с восторгом, он мечтал о военной службе, и видеть в доме героя, не испугавшегося толпы, того, кого называли спасителем Отечества, для Эжена было счастьем. Они по- настоящему подружились, и Эжен оказался, пожалуй, единственным, кто в страшный период всеобщего предательства во время падения, а потом нового подъема Наполеона сумел остаться незапятнанным.
В доме нашелся всего один его обитатель, который вообще не пожелал принимать Наполеона спокойно, им был Фортюне – хозяйский песик. Левретка, видно почувствовав угрозу своему будущему, категорически не приняла гостя, она лаяла до тех пор, пока ее саму не выдворили наверх в хозяйскую спальню.
Наполеон так влюбился, что для него существовала одна Жозефина, он не замечал ни ее возраста, ни того, что все роскошество ее дома и салона блеф, что вдова в страшных долгах, что у нее двое детей… Даже испорченных зубов и толстого слоя пудры на щеках тоже не замечал.
