Может, поэтому ее голос звучал особенно проникновенно, настолько, что пожилые кардиналы не раз смахнули слезинки из глаз и горестно вздохнули. Лукрецию не стали долго мучить, переспросили, действительно ли она так желает развода. В этот последний миг она вынуждена была собрать все свое мужество, но не потому, что сомневалась, а потому, что дитя толкнулось особенно сильно.
Голубые глаза глянули прямо и твердо:
– Да.
Ее объявили девственницей и потребовали от Джованни Сфорца признать это.
И все же состояние Лукреции не укрылось кое от кого из молодых кардиналов. Сама она укрылась в монастыре Сан Систо, а по Риму пополз слух о ее беременности.
Тусклое утро с моросившим дождиком было сродни настроению людей. Кардиналы и епископы, собравшиеся во дворце Пезаро на заседание, меньше всего хотели бы на нем присутствовать, но отказаться значило бы поставить под угрозу не только свое положение, но и саму жизнь. Нет уж, пусть этот глупый Джованни Сфорца расплачивается сам, если не сумел обрюхатить супругу за время брака. Богословов даже зло брало на нелепого родственника Лодовико Моро, нечего сваливать на неспособность Лукреции родить ребенка, сумел же ее обрюхатить кто-то другой?
Настроение было мерзким не только от понимания, что они должны засвидетельствовать несправедливость, но и от того, что каждый чувствовал себя дураком, потому что в угоду Папе называл черное белым и наоборот.
Джованни Сфорца должен подписать документ, присланный Асканио Сфорца, в этом документе была мерзкая фраза, что Лукреция даже в браке с графом Пезаро осталась «virgo intacta» (девственницей). Это фактически означало признание Джованни импотентом, потому что спать в одной постели с красивой молодой женщиной, к тому же обладая правами супруга, и не тронуть ее нормальный мужчина просто не мог.
Сам граф Пезаро вошел в помещение быстрым шагом, мрачный и поникший, приветствовал всех, ни на кого отдельно не глядя, и, не дожидаясь вопросов, произнес фразу, заготовленную для него Лодовико Моро. Дядя несчастного постарался, он составил короткую речь Джованни так, чтобы она была как можно менее оскорбительной для самого графа и давала как можно больше свободы действиям его мучителей.
– Я не осмелюсь противоречить Его Святейшеству, если он настаивает на своей правоте. Пусть поступает так, как считает нужным.
Священники были благодарны Сфорца за этот поступок, потому что разбираться в его отношениях с супругой с опасностью для собственной жизни не хотелось никому.
– Вы должны подписать вот этот документ…
– Да, конечно.
Граф Пезаро быстро поставил свою подпись в углу присланной бумаги, снова коротко и ни на кого не глядя поклонился и быстро вышел. Священники вздохнули с облегчением – желание Папы выполнено.
Следом за племянником из кабинета вышел и Лодовико Сфорца, он догнал несчастного Джованни и тихо посоветовал:
– А теперь женись и как можно скорее рожай ребенка. Другого выхода нет.
Тот снова коротко кивнул.
А Лукреция в это время коротала последние дни перед рождением ребенка в монастыре Сан Систо.
…Родился мальчик, которого назвали в честь погибшего дядюшки Джованни. Фамилию понтифик дал свою. Чтобы Лукреция не страдала, ей даже не позволили увидеть малыша, его сразу передали на воспитание в чужую семью.
Дочь понтифика увидела своего старшего сына нескоро, когда у нее был уже второй сын от второго мужа, а замуж она собиралась в третий раз. Обоих мальчиков воспитывали другие люди, но если второго – Родриго – она всегда помнила и любила, то первый действительно остался чужим.
С графом Пезаро их развели именно по причине «отсутствия супружеских отношений», весь Рим потешался над вердиктом кардиналов о невинности Борджиа. Но дело было сделано.
– Джоффредо так подражает Чезаре… как бы беды не вышло…
– Вы о чем?
– Ваш младший сын слишком старается походить на старшего, он и раньше смотрел Чезаре в рот, копировал его поведение, а теперь особенно.
Борджиа усмехнулся:
– В чем это выражается?
– Во всем. Любовниц, правда, нет, но задирист стал, ночами ходит по улицам, ко всем пристает, словно нарываясь на неприятности, норовит показать владение оружием. Он и раньше старался подражать Чезаре и во всем тому угодить…
– Чем?
– Всем и во всем. Кажется, пожелай Чезаре, Джофре самого себя не пожалел бы. А сейчас, когда брата нет в Риме, будто стремится его заменить…
Кардинал говорил еще что-то, но Папа уже не слушал. Его осенило, словно вышел из темноты подвала на яркий дневной свет: Джоффредо! Он прекрасно знал, что Джованни мешает Чезаре, что братья всегда соперничают, что его любимый Чезаре мечтает занять место Джованни. Джофре готов отдать не только собственную жену Санчу, но и собственную жизнь, только чтобы обожаемый им Чезаре был доволен! Готов отдать собственную жизнь? А чужую? Это подарок посерьезней Санчи, подарок, за который нельзя быть неблагодарным, но и благодарным тоже.
Неужели Ваноцци своей запиской просто отвела подозрения от сына, а Джофре действительно убил Джованни ради того, чтобы услужить Чезаре?!
Кардинал заметил, что понтифик его не только не слышит, но и вообще забыл о существовании собеседника. Что же такое поразило Папу, неужели сообщение, что его младший сын настолько неосторожен? Кардинал решил распорядиться присматривать за Джоффредо получше, чтобы тот не попал в какую-нибудь историю. Всем известно, что Папа не считает Джоффредо Борджиа, хотя и дал ему свое имя, но сейчас Джованни убит, а Чезаре во Франции, и неизвестно, когда вернется. Рядом из сыновей только Джоффредо. Может, потому Папа так беспокоится за младшего из сыновей?
Кардинал ошибся, Родриго не волновался за Джофре, он прекрасно понимал, что это не его сын, не только по крови, но и по духу не его. Родриго признал бы Борджиа скорее Санчу, внучку презираемого им Ферранте и дочь ненавистного Альфонсо II, чем сына Ваноцци, носившего по его милости имя Борджиа. Это была насмешка судьбы: Чезаре, более всего достойный называться Борджиа, носил имя Ариньяно, а Джофре, который явно сын Джоржо ди Кроче и размазня в папашу, зовется Борджиа!
Но сейчас Папа размышлял даже не о том, чей сын Джофре, он пытался понять, верна ли его догадка и если да, то как относиться к случившемуся.
Если Джованни убил Джофре, то явно чтобы помочь своему обожаемому Чезаре. Только это медвежья услуга, убийство незамедлительно приписали Чезаре, ему не отмыться… Чувство было двояким, причем меньше всего Родриго думал о самом Джофре.
С одной стороны, была радость, что это сделал не Чезаре, ведь убийство брата не красило никого. Когда-то, чтобы расчистить себе путь к папскому трону, Родриго сделал такой шаг, и его брат отправился к праотцам, правда, все было чисто и не столь жестоко, но пятно на совести осталось навсегда. Как бы ни считали, что у Борджиа совести никогда не было в помине, в глубине души что-то лежало тяжким грузом. И Родриго не хотел, чтобы его сын имел такой же груз.
С другой – досада на глупого Джофре за этакую услугу.
После всех неприятностей и бед сначала из-за французского вторжения, потом бегства супруга, развода и тайного рождения законного ребенка Лукреция не скоро пришла в себя. Но она была молода и очень любила жизнь.
Возраст и любовь окружающих постепенно делали свое дело – Лукреция ожила, в конце концов, когда тебе всего шестнадцать, а на дворе весна, жизнь не может долго казаться ужасной.
Найден и новый муж для дочери понтифика, им оказался брат Санчи Альфонсо Арагонский. Альфонсо не чета Джованни Сфорца, он молод, красив, богат и сразу же по уши влюбился в будущую супругу. Влюбленность оказалась взаимной.
Свадьба получилась на славу, семнадцатилетние новобрачные были красивы, восторженны и уверены в
