Родила через две.
– Мальчик! Донна Лукреция, у вас сын! А какой хорошенький!..
Счастливая мать приняла маленький сверток, заглянула в личико:
– Как он похож на Альфонсо.
Родриго Борджиа, в свою очередь, глянул на внука:
– Вот еще! Вовсе не на Альфонсо, он вылитый Борджиа.
Дошла очередь и до самого отца, Альфонсо смотрел на сморщенное личико малыша, пытаясь понять, что к нему чувствует. И тут мальчик открыл глазки, голубые, как у всех новорожденных, сладко чмокнул губками и заснул снова.
– Лукреция, у него голубые глаза, как у тебя.
– Я же говорю: Борджиа! – с удовлетворением подтвердил понтифик.
– Как его назовут?
Альфонсо не успел открыть рот, чтобы ответить на этот вопрос, его опередила Лукреция:
– Родриго в честь дедушки.
Вообще-то, в Италии первенца называли в честь отца, и хотя Альфонсо был не против назвать в честь Папы, его задело скорее то, что Лукреция даже не посоветовалась. Она так привыкла решать все сама, что не подумала о необходимости обсудить такую важную вещь с мужем. Санча только головой покачала. А вот Родриго Борджиа даже прослезился от радости.
Рождение внука примирило Родриго Борджиа с необходимостью терпеть рядом Альфонсо. В конце концов, если дочь счастлива со своим мужем, то ни к чему искать другого. А Лукреция действительно была счастлива. Ее поздравляли, говорили о том, насколько она похорошела, хотя куда уж больше, твердили, что такого красивого малыша Италия еще не видела!
Крещение сына Лукреции и Альфонсо вылилось в настоящий праздник и было обставлено не просто роскошно, а сверхроскошно. Конечно, все понимали, что крестят не столько первенца герцога и герцогини Бисельи, сколько внука Папы и сына любимой дочери Борджиа. Церемония затмила собой все, что до сих пор видели римляне, понтифик сумел выжать из семейного праздника и политические дивиденды, ведь крещение общего с Арагонской династией малыша символизировало как бы примирение Ватикана и Неаполя. Мало кто из понимавших реальную ситуацию в такое примирение из-за крошечного Родриго поверил, но все сделали вид, что верят. Король Неаполя тоже прислал поздравления и подарки внучатому племяннику. Иллюзия примирения состоялась.
МЫ – БОРДЖИА!
ВРиме карнавал, город гулял так, словно завтра конец света! Музыка, казалось, не затихала вовсе, когда в одном конце города чуть стихало шествие, в другом оно начиналось, многие горожане едва держались на ногах от усталости, но перебирались с площади на площадь, иногда даже держась за стены. То-то славно гулял Рим!
Но даже такой шум стих, когда в последнюю неделю февраля прискакал гонец с сообщением, что Чезаре близко от Рима и готов въехать в город…
Почему-то над городом повисла напряженная тишина. Именно такую тишину нарушил цокот копыт лошадей отряда герцога Валентинуа. Рим притих, замер словно от ужаса перед повелителем. Чезаре уже чувствовал себя таковым.
Но повелитель повел бровью и приказал, чтобы праздник продолжался. Праздник продолжили…
Лукреция радовалась возвращению любимого брата, но было в его поведении то, что ее сильно насторожило – Чезаре почти с ненавистью смотрел на их с Альфонсо счастье.
– Чезаре, я хочу, чтобы у меня был муж…
Он с усмешкой пожал плечами:
– Но у Джулии и Санчи тоже есть мужья.
– Я хочу, чтобы у меня были дети!
– У Джулии есть дочь.
У Лукреции даже слезы выступили на глазах:
– Ты хочешь, чтобы я была… как Санча и Джулия?..
– А чем плохо? Их любят, дарят подарки, не допекают. Живут свободные и любимые. Так же жила наша мать.
– Я хочу быть уважаемой донной, я люблю своего мужа…
Чезаре вдруг схватил сестру за руку, притянул к себе. Глаза глянули в глаза. И хотя Лукреции было больно, даже слезы выступили на глаза, она сдержалась, когда Чезаре смотрит вот так, лучше не противиться.
– А меня, меня ты любишь?
– Люблю, но ты мой брат.
Он выпустил запястье сестры, но смех ужаснул ее даже больше, чем боль и бешенство в глазах:
– Хочешь, чтобы стал любовником?
– У тебя жена…
– Которая далеко и не нужна мне, я уже достаточно постарался для нее.
И тут Лукреция показала, что она тоже Борджиа, в ее голосе зазвенел металл:
– А у меня есть муж, которого я люблю!
Впервые за много лет она не молила, не подчинялась, она сопротивлялась!
Она шла к себе во дворец и размышляла над тем, как уберечь Альфонсо, которому теперь грозила просто смертельная опасность. Бежать вместе с ним из Рима? Едва ли это спасет. Молить о защите отца? Нет, он не поверит, и Чезаре уже сильней. Умолять самого Чезаре?
Если помощи просить не у кого, она сама убережет Альфонсо, будет рядом с мужем с утра до ночи и ночью тоже. Чезаре не посмеет его убить при сестре! Как же это ужасно – восставать против обожаемого брата, у которого всегда искала защиты, но иначе нельзя, потому что сейчас защита была нужна любимому мужу.
Отчаянье захлестывало молодую женщину. Ну почему ее любимый, умный, красивый брат сеет вокруг только разрушение? Почему ему обязательно нужно создать пустыню, все выжечь ненавистью, превратить друзей и любящих людей во врагов?
И все-таки это случилось! На Альфонсо напали совсем рядом с домом, ранили, но он выжил! Лукреция смотрела на мужа, лежавшего без сознания из-за большой потери крови, и думала, как ей теперь жить с ненавистью к брату. Но тогда важней было, чтобы выжил сам Альфонсо.
Лукреция с Санчей решили не уходить из комнаты Альфонсо, чтобы с их любимым человеком ничего не сделали. Они сами перевязывали его раны, сами готовили еду и пробовали все, прежде чем дать Альфонсо. Что подействовало сильнее – мольбы всем святым двух любящих красивых женщин или молодость и крепость организма самого Альфонсо, неизвестно, скорее, все вместе, но он выжил.
Пока они старались не задумываться, что будет дальше, ясно, что рядом с Чезаре Альфонсо оставаться нельзя, но как быть с Лукрецией и маленьким Родриго, который воспитывался под жестким присмотром Папы. Родриго Александр не отдаст никому!
Лукреция решила откровенно попросить помощи у отца против Чезаре. Он сам любил, знает, что это такое, к тому же понтифик так любит свою дочь. Отец поможет! Больше защиты искать не у кого. Лукреция твердо решила, что как только Альфонсо сможет встать с постели, они бросятся в ноги к Папе, умоляя отпустить их и не преследовать. Даже Родриго пусть остается с дедом, если это так важно. При мысли о возможности оставить сына ей становилось тошно, но Лукреция понимала, что готова заплатить даже такую плату, только чтобы уберечь любимого.
Глаза Лукреции и Санчи уже радостно блестели, на устах появились улыбки, все налаживалось, и вдруг…
Увидев в двери ненавистного ей Микеллотто, племянника Папы и любимого палача Чезаре, Лукреция почувствовала ужас. Микеллотто был не один, его сопровождали несколько головорезов.
– Что?!
– По распоряжению Его Святейшества мы должны проводить герцога Бисельи в тюрьму.
– Что вы несете?! Он ранен, он потерял много крови!
– Нет!
