– Бери вон Ростов или вообще Кучково, ставь град и зовись князем.
– Чего?! В этом углу? Нет, туда, на Русь надо…
– А здесь что?
– Не понимаю я тебя, Андрей. Сидишь в своем Владимире, точно медведь в берлоге, даже Суздаль для тебя не свой. И как может в Киев не тянуть?
– Я родился здесь, здесь вырос, здесь на коня сел.
– Да ведь Переяславль и Киев отчина и дедина.
– А отчина-то с чего?
– Ну, дедина.
– У нас с тобой дедина и степи половецкие, что, их тоже воевать? Нет, Ростислав, по мне так поставить еще грады по Залесью и лучше ничего не надо, а за Киев пусть глотки друг дружке дерут. А еще лучше – вообще сжечь этот Киев, чтоб раздором не был!
– Тьфу на тебя! Что говоришь-то?
Никто тогда не знал, что Андрей Боголюбский так и сделает, став после отца Великим князем (к чему вовсе не стремился), он действительно разорит Киев и… уйдет в свое Залесье, объявив, что отныне Великий князь живет во Владимире! Но до этого пройдет еще так много лет и случится много событий.
Юрий задумался о другом: Андрея давно пора женить, только на ком? Почему-то вспомнилась дочка казненного им Степана Кучки, хороша девчонка! Боярышня ведь. Вспомнил и о самом Кучкове, давненько там не бывал, с тех самых пор. Кучковский посадник исправно возил дань, сказывал, что дела идут во всем хорошо, хозяйство крепнет.
Решено, надо съездить в Кучково и Андрея с собой взять. Что он там говорил о том, что сыновей надо по градам посадить? Кучково – не град, конечно, но можно ведь и поставить, а место отменное, предки Степана Ивановича не ошиблись в выборе, угол, который образовывала Неглинная, впадая в Москову, для крепостицы лучше некуда.
Сказано – сделано, не успел затихнуть топот копыт удалявшегося князя Изяслава, как Юрий уже отдавал распоряжения готовиться к поездке в Кучково. Андрей подивился:
– С чего ты вдруг собрался?
– И ты поедешь, твоя Земля будет. Сбирайся.
Сын только плечами пожал.
В Кучкове действительно был порядок, посадник сумел не растерять достигнутого Степаном Ивановичем. Когда подъезжали, Юрий вдруг поморщился:
– Кучково… назвать бы как иначе. Как реку-то зовут?
– Москова.
– Вот и будет град Москов.
На боярском дворе тоже порядок, гостей, вернее, ныне хозяев, вышла встречать сама Кучковна. Рот старалась не открывать, скрывая дыру вместо зуба.
– А где боярышня и Степановичи?
– Сейчас будут…
Да, говор у Кучковны теперь шепелявый. Испортил такую бабу!
Сама Кучковна осторожно разглядывала Андрея Юрьевича. Телом высокий, крупный, в отца, а вот обличьем в деда по матери – степняк степняком, точно не русский князь, а половецкий хан. Кучковна никогда не видела половецких ханов, но самих половцев видела.
Первыми пришли младшие боярские сыновья, заметно подросшие за те годы, что князь их не видел. Поприветствовав, встали в сторонке, чуть смущаясь и кося глазами на Андрея. Они были совсем юными, но на подбородках уже начали пробиваться бородки. Князю понравились юные чистые лица, красивые у Кучки сыновья, и глаза умненькие, не то что у некоторых боярских детей, пока что разъяснишь, взопреешь. А не взять ли их к себе?
И тут в хоромы вошла девушка, вмиг показалось, что стало даже светлее. Гости, как зачарованные, смотрели на боярышню, светлая коса, змеей скользнувшая на грудь при поклоне, нежная чистая кожа с румянцем, темные пушистые ресницы, брови вразлет…
Юрий, хмыкнув, шагнул ближе, попросил:
– Глаза-то подними, не косая небось.
– Чего это – косая? – девушка почти возмущенно вскинула ресницы, сверкнув на князя большими голубыми глазищами.
– Ай, хороша! Пойдешь ли замуж за моего сына? Вон стоит.
Кучковна замерла, неужто случится? Но последовало то, чего не ожидал никто, боярышня отрицательно покачала головой:
– Нет.
– Почему? – Юрий все еще считал, что она красуется, но Улита снова вскинула глаза на князя:
– Ты убил моего отца.
Юрий взъярился:
– Ты!.. Не убил, а казнил, за предательство казнил!
Кучковна метнулась, закрывая падчерицу собой от князя:
– Не слушай ее, Юрий Владимирович, молода еще, неразумна!
Князь усмехнулся:
– Да нет, разумна, весьма… А то, что открыто говорит, а не таит зло в себе – тоже хорошо. Но снохой моей будет, я строптивых люблю.
Сказал и вышел вон, махнув Андрею рукой, чтоб шел следом. Тот только глазом скосил на боярышню, вышел без поклона.
На крыльце отец спокойно, точно и не было минуту назад этого взрыва злости, обвел рукой вокруг:
– Твое будет все, Андрей. Женишься.
– К чему?
– Сказал – женишься!
– Добре, женюсь…
– Экой ты отстраненный, Андрей. Что в тебе такое, чего я понять не могу, куда тебя манит?
– Суета все, отец. К чему тебе Кучково?
– Москов, – строго поправил князь. – Тебе не нужен, другим отдам.
А в тереме мачеха выговаривала Улите:
– Ты что, головы хочешь, как отец, лишиться и нас за собой потащить?! Князь отца и впрямь за предательство казнил, тот его на Всеволода Ольговича променял. А князь Андрей Юрьевич – для тебя жених куда лучше-то?
Девушка стояла, молча опустив глаза в пол, но Кучковна прекрасно видела, что падчерица совсем не согласна с ее словами.
Князь с сыном в тот день долго ездили по заснеженному городку, который отныне звался Московым, присматривали, как и где рубить крепостицу, где ставить каменную церковь взамен маленькой деревянной, что была у Кучки. Но Андрей все равно передернул плечами:
– Хорош городок, но пока здесь кучковский дух во всем, точно без хозяина в его дом вошли. Не по себе.
Если честно, то и Юрию было не по себе, временами он корил себя за казнь Степана Ивановича, но потом размышлял и приходил к выводу, что верно сделал. Предать своего князя, да еще после того, как ему душу открыли… И Авдея он тоже разыскал и казнил, а вот дочку Авдееву, сношеньку кучковскую с мужем, подальше и от Кучкова, и от Ростова отправил, понимая, что яблоко от яблони далеко не падает, коли отец таков, так и дочь не лучше, тем паче, это она про сороку намекнула…
Уезжая в тот же день (не хотелось оставаться), князь распорядился Кучковне с боярышней перебраться во Владимир, а сыновьям Степановым, Петру и Якиму, быть к нему в Суздаль для службы. Боярские сыновья рады, а вот дочь нет.
У Улиты не было никого другого на сердце, чтобы от замужества отказываться, но и к князю Андрею душа не лежала. Представить себе мужем этого степняка девушка была просто не в состоянии, а потому, даже переехав во Владимир, заперлась в своей светелке и лила слезы день и ночь.
