Увидев разбросанные вещи и солому на улицах, татары сначала даже приостановились, но сзади напирали желающие захватить что-то и себе, потому осторожность была мгновенно забыта. В городе все перепачкано какой-то вонючей гадостью, нападавшие поняли, что это для того, чтобы испортить им праздник. Они ругались, вытирали руки о свою одежду, пытались оттереть грязь с вещей снегом, уже мало обращая внимания на последних защитников Козельска. Город был пуст, со стен стреляли несколько человек, которых даже не стали убивать, не до них. Главное – добраться до корма, до зерна и сена. Каково же было разочарование первых, понявших, что драгоценное сено и даже овес просто раскиданы по улицам и тоже перемазаны этой вонючей гадостью. Лошади такого есть не станут. Злость на урусов росла с каждым мгновением, и каждый норовил добыть хоть что-то, что можно принести старшему, не будучи наказанным за вонь от черной жижи.
Маленькая крепость быстро оказалась набита ордынцами почти битком, а у ворот все напирали и напирали. На мосту толчея, кто-то даже упал в воду, раздавались крики, ругань, каждый стремился прорваться поскорее, чтобы успеть поживиться.
Субедей наблюдал за последним штурмом со стороны. Он оценил разумное поведение урусов, бросивших город, чтобы прорваться самим. Эти защитники умны, видно, оставили в самом городе пару десятков человек, чтобы те отвлекли от уходившей конницы. Полководец уважал мужество оставшихся, ведь они обречены на верную смерть, никто брать в плен людей, доставивших столько хлопот, не будет, слишком долго топтались под стенами маленького города, чтобы теперь жалеть его защитников. Ничего, сейчас не были важны сами горожане, для татар главное – добыча и даже не просто добыча, а еда. В предыдущий вечер за стеной что-то горело, оставалось надеяться, что это не корма, иначе Бату рассвирепеет окончательно.
Злиться было от чего. Они сидели около этого городка пять десятков дней, но взять его не удавалось. Если и поживиться будет нечем…
Черная волна захлестнула Козельск, едва ли не целый тумен уже был внутри. И вдруг… Субедей нутром почувствовал какую-то опасность, что-то такое разлилось в самом воздухе, ощутимо повеяло ужасом за мгновение до самого ужаса. Полководец повернулся к стенам города в тот миг, когда все началось. Никто не понял, что произошло, только окрестности потряс страшный вопль множества глоток, потому что ворота и проход, ведущий к ним, вдруг охватило пламя. Субедей не видел, что творится внутри, но внутренним чутьем понял, что горит и там. Багатур закрыл глаза и замер.
А в городе действительно со стен в толпу, растаскивающую крохи, оставленные козлянами, вдруг полетели… факелы. Вмиг занялось все: ворота, стена рядом, плетни, дома, разбросанные вещи, сами татары. Горела та самая вонючая черная грязь, которой был вымазан весь Козельск! У нескольких татар хватило духа выпустить стрелы в защитников на стенах, но большинство из двух десятков, поджигавших свой город, все же успели куда-то деться.
Татары, столько раз сами поджигавшие города и никого не жалевшие, теперь платили сполна. Они горели, а спасаться было просто некуда – вокруг стены, ворота одни, но именно там и начался пожар. Теперь вчерашние осаждавшие пытались взобраться на стены изнутри, но ни штурмовых лестниц, ни каких-то приспособлений не было. А входы на стены, которыми пользовались защитники Козельска, завалены все тем же горящим хламом.
Но страшнее всего то, что на татарах горела одежда! Привычка вытирать об нее грязные руки сделала свое дело, черная грязь размазалась по всему и теперь легко занималась от малейшей искры. Спасения не было и в воде, даже бросавшиеся с моста или от ворот в ров продолжали гореть, пылали и расплывавшиеся по воде маслянистые пятна. Над Козельском огромным погребальным костром татарам встал черный дым, видный издалека.
Этот дым увидели и в Серенске, возле которого располагалась ставка Бату-хана. В шатер к хану с сообщением пришел кебтеул:
– Горит Козелле-секе.
– Урусы сожгли?!
– Похоже на погребальный костер.
– Что?!
Погребальный костер складывали на третий день после взятия города, когда его уже окончательно разграбили. Не стоило сжигать то, что можно забрать. Кроме того, для такого костра следовало собрать всех (или почти всех) погибших монгольских воинов. Если в Козелле-секе горит погребальный костер, значит, воины Субедея взяли его три дня назад. Взяли и молчали?! И это когда все войско страдает от нехватки еды.
Одно из двух – или Субедей решил воспользоваться добычей в одиночку, или в городе ничего не нашлось – и столько времени потеряно зря. И то и другое очень похоже на настоящее предательство. Хан так и проскрипел сквозь зубы:
– Предатель!
Бату вышел из шатра и остановился, глядя на черный дым, поднимавшийся вдали. Большой костер сложил Субедей, значит, железные урусы взяли большую плату за свой город. Неужели багатур бросил на штурм своих кешиктенов? Но конница не штурмует города, значит, хитрый лис уложил какой-нибудь чужой тумен и теперь втихомолку радуется, что ему больше достанется добычи. Бату уже почти ненавидел наставника за все неудачи и потери, которые испытал в этом походе. Если бы он знал, что главное потрясение впереди…
По знаку хана приблизился один из охранников.
– Отправь узнать, что там происходит. Слишком черный дым, таких не бывает от погребальных костров.
Кебтеул склонился почти до земли и исчез. Хан даже не покосился взглядом в его сторону, прекрасно зная, что все будет немедленно исполнено.
Когда все загорелось основательно, Вятич скомандовал уходить. Конечно, это даже услышали не все, татары тоже не дети, они не сразу бросились грабить оставленные дома. Сначала основательно пометали стрелы на стены, несколько человек упали. Поэтому факелов вниз полетело меньше, чем рассчитывали, но и тех хватило, чтобы поджечь свой город. Жалко, конечно, но лучше пусть сгорит вместе с татарами, чем им же достанется.
Вятич с оставшимися отходил к тем самым воротам на Жиздру, через которые уходил Андрей со своей частью дружины, а когда-то раньше (как давно это было…) удирали в Рязань Настя с Лушкой. Там, у самой воды, стояли кони – Буран и еще три заводные лошади. Пусть мало, но это лучше, чем ничего. Ладно, главное – из крепости выбраться и через Жиздру перебраться, там новых коней можно приманить, вон их сколько мечется по берегам, испуганных, взбешенных…
Он выходил через эти ворота последним, держа в руках как особую ценность последний горшок с нефтью. Этот горшок полетел в ворота, и сами они, стена и земля вокруг загорелись. Молодцы все же византийцы, хорошую гадость придумали! «Хорошая гадость» – это звучало нелепо, но точно.
Вятича стрела догнала на излете, а потому только ударила, кольчугу не пробила, но попятнала ощутимо. «Ах ты ж!» – ругнулся сотник, однако, не оборачиваясь. Первым, кого увидели, выскочив на обгорелый правый берег, был Ворон. Вятич склонился над ним, осторожно закрыл голубые глаза, не мигая смотревшие в ясное небо. Тело волхва положили поперек седла и поспешили в лес.
По воле погибшего волхва обгорели только первые деревья, дальше огонь не распространился, потому спрятаться удалось легко. Собственно, их никто и не преследовал, все внимание было приковано к полыхающему Козельску, тут не до горстки урусов. Правда, с десяток татар все же переправились на правый берег, но куда-то делись, преследовать не стали.
Среди спасшихся оказался и Илларион. На вопрос Вятича, куда он теперь, недоуменно пожал плечами:
– С тобой. Не бойся, я меч в руках держать умею.
– Я помню. Только я искать наших.
– Я тоже.
– Вот по этой дороге можно прийти к Рязани. Бывшей Рязани.
– Нет, сказал же – с тобой.
Остальные тоже решили идти с Вятичем. Лошадей действительно поймали легко, правда, одному из
