– Ну, чего ты испугался, чего? Это твоя тетя Настя.
Ситуацию разрулил Федя. Он подошел, скептически оглядел ревущего двоюродного братца и вдруг протянул ему деревянную лошадку:
– На.
К нашему изумлению, тот взял.
– Пойдем, у меня еще есть…
Мы стояли и, раскрыв рты, наблюдали, как послушно топает за Федей его новый друг. Никогда не замечала за Федькой поползновений раздавать свои игрушки первым встречным, скорее напротив – мое чадо четко различало свое и не свое. Видно, почувствовал, что Ян не чужой.
– А твоего как зовут?
– Федей. В честь отца.
Анея кивнула, на глазах у нее выступили слезы, все же она очень любила брата, хотя и ругала его. Я в очередной раз подумала, что у меня классная тетка!
– Чей, Биргера?
Я могла бы и не спрашивать, потому что Федькину лошадку несла в руках точная копия Биргера – такая же круглая голова с любопытными, вопрошающими глазенками.
– Да.
– А как же он отпустил?
– А он не отпускал, мы сбежали.
– Луша! А он войной не придет за сыном? – Я лихорадочно пыталась вспомнить, не было ли второго похода у Биргера на Русь. Блин, кажется был! Надо немедленно спросить у Вятича…
Сам Вятич уже появился на крыльце, он стоял, как всегда, чуть приподняв лицо и прислушиваясь. Федя подвел к отцу Яна и деловито представил:
– Это Ян.
Вятич безошибочно протянул руку малышу и… тот спокойно пошел к незнакомому дядьке. А от меня шарахнулся, как от зачумленной! И где в этой жизни справедливость? Почему к Вятичу просто липнут все дети, собаки, даже волки, а меня собственный сын папой звал?
От размышлений о несправедливости меня отвлекла Анея, она осторожно кивнула в сторону Вятича:
– Совсем не видит?
– Угу…
– Ну, пошли, поговорим. Настя, а мы к вам. У вас поживем, если приютите.
– Конечно!
Мой вопль снова напугал малыша, Ян беспокойно оглянулся, но рука Вятича нашла его головку, и ребенок отвернулся.
– Настя, ты своим криком Яна перепугаешь.
И это Лушка, которая раньше вопила в три раза громче меня! Что с людьми материнство делает… Правда, не со всеми, я как была бешеной, так и осталась. Нет, теперь мне начало казаться, что я как раз была такой, какая сейчас Луша, а стала такой, какой она была раньше.
Напрочь запутавшись в раньше и теперь, я потащила мать и дочь к крыльцу:
– Конечно, у нас, дом вон какой, всем места хватит…
Потом Анея объяснила:
– Мы приехали к Спиридону, да владыка болен, ему не до нас, не хотелось стеснять. Челядь отпустила, кто у владыки остался, кто ушел, это их дело.
Потом мы допоздна сидели, рассказывая и рассказывая о событиях своей жизни за последние годы. Одну тему деликатно обходили: слепоту Вятича. Он заговорил сам:
– Я теперь калека, слепец. И если бы не Настя, жить не смог, она меня из?за Калинова мосточка вытащила, она и ведет дальше.
Я смутилась:
– Да ладно тебе… Вернулся ты сам, и живешь тоже. Давайте я вам лучше расскажу, как я козу впервые в жизни доила…
Снова мы смеялись, снова рассказывали о забавных происшествиях, перебивая друг дружку.
Я заметила, как Анея похлопала Вятича по руке, что-то тихо сказав. Тот повернул к ней лицо, переспросил, тетка повторила. Я была почти уверена, что обещала, что он прозреет. Вятич усмехнулся, но усмешка эта была совсем не веселой. Похоже, сам муж в такое уже не верил.
А меня все-таки беспокоило то, что Яна увезли тайно. Сестрица с теткой принялись рассказывать, как им удалось обмануть бдительного Биргера.
Они жили в одном из имений королевского зятя, супруга которого почему-то спокойно отнеслась к такому положению дел. Анея быстро взяла все в свои руки и навела там такой порядок, что сам Биргер ахнул.
Их с Лушкой страсть вспыхнула, как костер из сухостоя, и погасла, как искры от этого костра на ветру, оставив сына. Может, потому Ингеборг и была так спокойна?
Анея рассказывала, а я почему-то маялась, словно пытаясь вспомнить что-то важное. Нет, не про устройство новой мельницы в имении королевского зятя и не о том, как должна работать ткацкая мастерская… Я пыталась вспомнить что-то из своей прежней московской жизни, но связанное с Биргером…
И вдруг меня осенило!
– Ян – это имя для Новгорода? А как его звали там?
– Яном, – откровенно удивилась Луша. – В Новгороде разве я бы его так назвала? Андреем был бы. Я и перекрещу здесь.
Я вспомнила, в Стокгольме, когда я была там в двадцать первом веке, нам говорили, что у Биргера был незаконнорожденный сын, и звали его как?то вроде Григория… Грее… Грегерс, вот! Грегерс, а не Ян.
Видно, я произнесла имя вслух, потому что Анея усмехнулась:
– Ты про Грегерса? Это не Лушин сын.
Так… значит, у нашего героя незаконнорожденных детей пруд пруди?
– Не пруд, конечно, но есть, – смеялась тетка. – Главное, что он нам позволил уехать.
– Как это позволил, а разве вы не сбежали?
– Настя, ты Биргера совсем забыла?
– Да нет, помню еще этого круглоголового живчика.
– Такой мог чего-нибудь не знать или проглядеть?
– Не мог.
– Вот и я так думаю.
Луша на Анеины слова не отреагировала никак, просто сидела и смотрела. Бедная моя сестрица, муж погиб, этот роман как?то мимо прошел, ладно хоть сын остался…
Но Лушка себя несчастной не считала. Я тоже не считала. Ни ее, ни себя. У нас мальчишки, да еще какие!
Теперь вставал вопрос, как жить дальше, то есть не где или чем заниматься, а в принципе. Я, конечно, горела желанием свернуть шею Батыю, это никуда не делось, Лушка страстно желала мне помочь, а Вятич с Анеей только головами качали, правда, каждый по своему поводу. Анея, видно, понимала, что ей придется воспитывать обоих внуков, а Вятич, дивясь моей, нет, теперь уже нашей неразумности.
Трудный выбор
Гонец, прибывший в Новгород, был мрачен. Выдохнул только одно: «Князь Ярослав Всеволодович…» – и все стало ясно. Невского он застал у владыки, князь только что после всенощной, в Святой Софии частый и желанный прихожанин…
Александр, выслушав это известие, словно окаменел. Отец, уезжая в Каракорум, ничего хорошего не ждал, так и вышло. Отравлен ханшей Туракиной…
Следом прибыл еще один гонец из Каракорума. Приказ Туракины был жестким: прибыть в Каракорум, чтобы получить владения отца! Гонец очень торопился, но от Монголии до Новгорода не близко, пока добрался, стояла уже зима. Ехать туда, где отравлен отец, чтобы последовать за ним? У Александра
