далеко в леса, выходит, Вятич меня сознательно сюда завлек? Почему он вроде даже испугался появления Славена? Что за закулисные игры? Но главное, что мне самой теперь делать? Отправиться домой и забыть все, как страшный сон, или вступить в схватку с шаманкой Батыя? Но без Вятича я вряд ли что смогу, а он теперь совсем чужой.
Ночью я тихонько поревела из-за этого, и даже теперь слезы снова брызнули из глаз. Единственный человек в этом мире, которому я могла доверять и рядом с которым не страшно, меня променял на крепких красоток эрзя. Захлестывала обида, ведь все твердили, что я по его воле попала сюда. Притащил, а теперь стала обузой? Поматросил, что называется, и бросил?
Тогда пусть лучше возвращают…
Я шагала вперед, не оглядываясь, и хотя Вятич шел неслышно, не сомневалась, что он сзади. Дорогу я нашла легко, двигалась быстро, почему-то очень хотелось покончить со всем поскорее. На душе было мерзко и темно, не радовала ни красота леса, ни птичьи голоса, ни свежий воздух, ни россыпи грибов и ягод. И даже то, что Вятич совсем рядом, тоже не радовало. Я одна, и мне было очень тоскливо и одиноко… так, что хоть садись и вой.
– Настя… остановись на минуту.
– Что?
– Я тебя обидел?
Я смотрела на него и понимала, что если и буду о ком-то жалеть из этого мира, то о Вятиче обязательно.
– Нет, всего лишь бросил.
Сотник удержал меня за плечо, предотвращая попытку отвернуться:
– Кто тебе это сказал?
– Я одна, понимаешь, совсем одна здесь. А я сюда не рвалась, не просилась. Ну, по глупости потребовала помочь убить Батыя, но не сидеть же в Сарове!
– Что ты решила?
– Вернусь в Москву.
Он обошел меня, точно дерево, и теперь шагал впереди. Все молча, словно меня и не было. Когда дошли до края болотца, я вдруг окликнула:
– Вон в той стороне. Скажешь, что я готова вернуться. Одной мне не справиться, а помощи нет.
Сказала, и словно камень с души свалился, повернулась и отправилась обратно в город. Облегчения от свалившегося камня не было никакого, он тяжело булькнул в темную воду. Шагов сзади снова не слышно, но теперь я знала, что его нет. Пусть, я устала, устала от безделья, от своей ненужности, неприкаянности, от неизвестности.
Хотелось домой, принять душ, включить телевизор, сварить хороший кофе, просто тихо посидеть в кресле, бездумно таращась на экран и даже не понимая, что там происходит. Я устала жить в этой суровой действительности, устала бороться, но еще больше устала от вынужденного безделья. Весной ратников будет не собрать, они отдохнут в своих лесах, расслабятся в обнимку с красотками, и я вообще останусь одна. Что тогда?
У меня ничего и никого в этом мире. Вятич и тот остался, когда я ушла, и вернуть не попробовал. Значит, не очень-то и нужна. Пока предлагают вернуться, надо возвращаться. А Батый… ну что Батый? Если остальным все равно, то и мне тоже.
Так горько мне еще никогда не было, даже слезы от горечи свернулись, не катились из глаз, а легли камешками на душе, возвышаясь этаким обелиском несбывшимся надеждам.
До самого вечера я старательно искала себе занятия, чтобы не сидеть и не думать. Мы со Салуней зачем-то выскребли и без того чистый пол, вымели все углы не только в доме, но и во дворе, вычистили хлев. Когда все, что только можно, было переделано, я принялась на дворе щипать лучину.
За этим занятием меня застал вернувшийся Вятич. Я даже головы к нему не повернула, продолжая отщипывать небольшим топориком тонкую щепу, чтобы потом расколоть еще для поставца. Получалось на удивление ловко, даже самой нравилось. Работа, которая получается, приносит истинное удовольствие, даже если это всего лишь изготовление лучины.
Вятич несколько мгновений понаблюдал, а потом просто произнес:
– Завтра уходим.
Вот к такому я была не готова, одно дело – решить вернуться в Москву, и совсем другое – узнать, что так скоро. Зачем-то задала глупый вопрос:
– Куда?
– На юг. Тебе вредно сидеть без дела, мысли глупые появляются.
Глядя на его удаляющуюся спину, я пыталась понять, рада или нет такому повороту дел?
Мы уходили на юг в сторону степей, в сторону Батыя. Это хорошо или плохо?
Разобраться в себе не удалось, как и решить вопрос о пользе передвижения.
Словно между делом я поинтересовалась у Вятича, почему бы ему не прихватить с собой пару красавиц. Тот фыркнул:
– Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть!
И тут уже я взъярилась, как дикая кошка:
– Я вас за собой не тащу! Оставайся, не то потом скажешь, что я тебя заставила покинуть этот гостеприимный город! Я тебя вообще просила сказать, чтоб меня вернули!
Я готова была выцарапать ему глаза. Представляю себя со стороны: встрепанный воробей, побывавший в когтях у кошки. Но эти самые когти сейчас готова была выпустить и сама. Но не успела, потому что Вятич вдруг притянул меня к себе и… крепко поцеловал.
В первое мгновение я обомлела и даже не сопротивлялась, но тут же взыграло ретивое – уперлась руками в его грудь, пытаясь вырваться. Не тут-то было, одна рука сотника крепко держала мою шею, не позволяя отвернуть голову, а вторая спину. Я чуть не задохнулась, потому, когда он так же внезапно отпустил меня, только хватала ртом воздух.
– Никогда больше не смей устраивать мне сцен и орать на меня!
Глядя в спину удалявшемуся Вятичу, я растирала шею рукой, хватка сотника была крепкой. А губы горячими и властными… И что думать по этому поводу, я просто не знала.
Он сделал вид, что ничего не произошло, спокойно разговаривал с Пургазом, следил за тем, как мы собирались, наставлял остающихся до весны в Сарове парней (с нами уходили всего шестеро, остальные обещали присоединиться весной).
Наконец, мы, напутствуемые Пургазом и остальными горожанами, ушли и в сопровождении Пургазовых воинов пару недель путешествовали из одной веси в другую, но занятости это не прибавило. С самим Пургазом договорились о взаимной поддержке весной против Батыя. Я не очень понимала, зачем ему нужно обязательно с Батыем воевать, пока тот не трогает, но инязор словно чувствовал, что тронет, хотя все говорило об обратном. Год назад куда более сильный Батый разорил булгар и буртасов, потрепал мокшу и заставил отправиться с собой каназора Пуреша, но до эрзя-то не дошел. Может, и теперь не доберется?
Пургаз так не считал, он был инязором боевым и всегда готовым не только отразить нападки врагов, но и совершить, как говорится, превентивный удар.
Если бы тогда знать, что именно наша рать приведет Батыя на земли эрзя, может, я и была бы осторожней?
Но зима уже вступила в свои права, большинство наших ратников разъехались по своим весям и городам, часть осталась у Пургаза до весны, и все мы были твердо уверены, что весной примемся за Батыя снова. Даже я, хотя Вятич ничего не сказал о своей встрече со Славеном. А я гордо не спрашивала, не доверяет – не надо. Только на вопрос: «Меня возвращают?» – получила короткий ответ:
– Не сейчас.
Конечно, хотелось разораться: «Я вам что, игрушка, что ли?!» От полного разлада нас спасла поездка в Козельск и то, что за время нее произошло. Много позже Вятич рассказал мне, что требовали от него волхвы, о чем выговаривали и почему он сам не допустил, чтобы меня вернули так сразу. Но это было потом, много позже…
А тогда еще шла вторая зима ордынского нашествия, Батый был силен, и окончания его власти над
