– Настя, ты все помнишь, что я тебе говорил? Никакой самодеятельности, здесь поможет только настоящий заговор, потому повторяй, как я, и руби мечом. Сейчас на нас полезет вся татарская нежить, что столько времени томилась. Их надо перебить, чтобы угомонились.
Так и есть, в воздухе замелькали какие-то тени, завихряясь в темные клубки. Теперь мы не могли стоять спина к спине, чтобы не поранить друг дружку, Вятич только успел напомнить:
– Далеко не отходи.
Какой тут не отходи, на меня перло что-то такое, от чего хотелось либо заорать «ой, мамочки!» и броситься со всех ног, либо с матами кинуться в атаку. Я вовремя вспомнила, что ни то, ни другое нельзя, заорала выученное со слов Вятича, правда, все равно с вариациями, но без Гуглов и Яндексов:
Рубила и рубила темные сгустки, маячившие передо мной, кидавшиеся в разные стороны и нападавшие снова и снова. И, конечно, все равно не удержалась.
– Ну, иди, иди сюда… И тебя в бездну преисподнюю! И тебя в котел кипучий, в жар неминучий!
Откуда и слов таких набрала-то? Я орала какие-то проклятия, которых ни разу в жизни не слышала, они сами рождались на языке, одновременно с этим со мной что-то происходило. Если с первыми шагами в этом страшном лесу я боялась споткнуться и упасть, то теперь не видела даже самого леса, словно не между деревьев билась, а в чистом поле. Но главное было не в том, это билась уже не я, а какая-то неведомая мне сила, в меня вселившаяся. Ни фига себе! Мало того что я сама «подселенка», так еще и во мне поселилось нечто!
Но эта сила мне очень даже нравилась, она была просто сродни. Мы с ней бились примерно как Ворон, когда показывал мне приемчик на поляне, вернее, когда пыталась показать ему я – раз в пять быстрее нормальных человеческих возможностей. И орали так, что явно было слышно в деревне, если вообще не у Батыя в ставке (вот хорошо бы!). Меч разил налево и направо, каким-то чудом не задевая деревья, правда, скосив немало кустов.
И с каждым взмахом темных сгустков становилось все меньше. За последним я гонялась чуть не по всему лесу, пока не сообразила заорать:
– Никл, подержи его!
Темный клубок остановился. Я рассекла его мечом, убедилась, что рассыпался и растаял, вложила меч в ножны и фыркнула:
– Вертлявый, зараза, попался!
Меня уже искал Вятич, пришлось откликнуться на его зов. Но, чуть не дойдя до дороги, где остановился сотник, я была вынуждена снова вступить в бой. Предупредил об опасности меня Никл, едва успела выхватить из ножен клинок. Нам пришлось погонять темный клубок между кустами, пока наконец я не врезала по нему мечом! Раздался дикий визг, словно я действительно убила ордынца. Но меня уже этим не испугать. Старательно покрошив бывшую нежить, как капусту, я оглянулась, ища, с кем бы еще сразиться.
Этот последний поединок заметил Вятич:
– А где заговоры?
– И так справилась!
Вятич стал что-то говорить, поворачиваясь в разные стороны света. Я не мешала, а прислушавшись, обратила внимание на то, что шум битвы стих, больше не звенели невидимые клинки, не билось железо о железо, никто не кричал и не стонал.
– Вуга, Никл, мы справились?
– Да.
– Со всеми или еще кто-то есть?
– Только свои.
– Своих поможете упокоить?
– Деревенские сюда не пойдут.
– Приведем. Только уже завтра, сегодня поздно. А потом вас отправим.
– Куда? – осторожно поинтересовалась тень ведьмы, довольно явно проявившаяся неподалеку.
– А куда ты хочешь?
– Только не в Яндекс!
Я чуть не заржала на весь лес, дался ей этот Яндекс!
– Куда сама захочешь, но только сначала помоги упокоить наших.
Мы выбрались из леса, и вдруг я почувствовала, что меня не держат ноги. Срочно требовалось присесть.
– Вятич, давай посидим немного…
– Устала носиться по лесу? Все сугробы перебрала. Говоришь, говоришь… кивает, кивает, а потом делает все наоборот. Сказал же, что они все сами к тебе выползут на дорогу, чего было гоняться по лесу?
– Ты хочешь сказать, что их можно было бить, стоя на дороге?
– Конечно, Никл-то тебе на что, он бы пригнал.
Я вздохнула.
– Зато согрелась.
От меня действительно валил пар, заметив это, Вятич потащил меня дальше:
– Держись за меня и пойдем, не то замерзнешь в снегу. Иди, иди, нельзя останавливаться, Настя.
От деревни нам навстречу уже бежали мужики:
– Ну… как?!
– Завтра пойдете хоронить своих.
– В лес?
– Там больше нет нежити, чужую мы перебили, а души своих успокоились. Надо всех захоронить и помянуть.
Тут кто-то углядел, что я никакая.
– Что с Девой?
– За вас билась с нечистью.
– Ранена?!
– Нет, обессилела.
– Щас, мы щас…
Через мгновение двое здоровенных мужиков уже несли меня к деревне бегом.
Потом была баня и долгие посиделки. Вернее, они были долгими не для меня. Я едва сумела после бани доползти до лавки и провалилась в сон.
Наверное, во сне я все-таки стонала, потому что сквозь дрему слышала успокаивающий голос Вятича:
– Тихо, тихо… все хорошо…
А вообще сон был хороший, потому что моя голова лежала на плече у Вятича, а он ласково гладил мои волосы и легонько касался рубца на щеке. Кажется, он вообще прижимал меня к себе. И, кажется, гладил не только волосы, но и плечи, спину и… то, что пониже спины! Он так вкусно пах – силой и надежностью, что я сама прижалась и даже обняла его. Кажется, дыхание Вятича стало прерывистым, а рука опустилась на мои ягодицы… Рука была крепкой и ласковой одновременно. И мне вовсе не хотелось сопротивляться этой силе или чтобы рука убралась, напротив…
Когда я проснулась, солнце стояло уже высоко, правда, об этом можно было догадаться только по яркому лучу, пробившемуся сквозь закрытое бычьим пузырем окно.
В избе никого, я одна. Осторожно потянувшись за лежавшей на соседней лавке рубахой и портами, я пыталась решить вопрос, как одеваться, встать или лучше сделать это прямо под медвежьей полостью, которой была укрыта.
На столе стояла крынка молока, под чистой тряпицей, видно, хлеб и еще что-то. Для меня? Вот соня, остальные уже ушли… Высунутая из-под шкуры нога сигнализировала остальному организму, что в доме по- утреннему холодно, печь уже остыла, а заново ее топить пока рано. Видно, хлеб в тот день печь не
