записан рассказ участника рейда В. К. Блюхера жителя села Охлебинино Василия Петровича Мохрова. Запись эту сделали студенты Уфимского авиационного института во время агитпохода. Они строили железную дорогу в течение шести трудовых семестров, поэтому не могли пройти мимо истории. Мимо истока нынешней трассы.
Горели Ирныкши — через них белочехи хотели прорваться к Шареевской переправе и уйти на левобережье реки Белой. Через эту переправу и сейчас идет путь от Карламана, в Архангельское. Через нее шли грузы на стройку, перебрасывалась техника.
А в 1918 году над ней свистели пули. Левый фланг Архангельского полка отвлекал противника, чтобы прикрыть движение главных сил армии Блюхера к переправе через реку Сим. А сей час над Шареевской переправой — неумолкающий гул моторов машин. Историческое место. Жаль только, что до сих пор не обозначено обелиском или памятником на бельском крутоярье, возле которого люди могли бы обнажить головы.
Многое остается с нами. Для новых трасс и новых поколений. Но многое может уйти. Порой безвозвратно. Поверх этого «многого» ложатся рельсы. Наслаивается новая жизнь. В вагонах едут новые люди с рюкзаками, чемоданами, коробками, перетянутыми веревками. Кто они, эти люди? Куда, едут? Зачем? Знают ли, по какой трассе едут?
Глядел тогда на коробки, перетянутые веревками, и приходило странное и неожиданное сравнение. Схожесть была чисто внешняя, по рисунку. Позже рассказал об этом художнику Вячеславу Воронину, который тоже часто бывал на трассе: веревки, перехлестнутые крест-накрест, почему-то напоминали пулеметные ленты. Он сказал, что странного ничего нет, все вполне логично, но надо найти плавный переход и объяснить, почему возникло такое сравнение, одно наложилось на другое. Перехода плавного не было. Объяснить тоже нелегко. Просто: взглянул и увидел иное, из прошлого. Видимо, думал тогда об истоках трассы, о тех, кто ушел, но остался с нами.
Поход Василия Константиновича Блюхера, начатый из одного родника трассы — из Белорецка, и пересекший другой — Архангельское, Ирныкши, зримо был рядом. Скрипели телеги, фыркали лошади, шел рабочий белореченский народ, шли красные партизаны из окрестных сел и деревень. Кто в разбитых сапогах, кто в лаптях. Стонали в санитарных повозках раненые. Горели Ирныкши.
И в Карламане были бои. После освобождения Уфы от колчаковцев и белочехов. Катило время гражданскую войну по глухим таежным урочищам, прочищая путь будущей трассе.
Думаю, что появятся когда-нибудь на новой железной дороге памятники и обелиски. Возможно, одну из нынешних станций назовут именем легендарного полководца Василия Константиновича Блюхера. Другую обозначат какой-либо приметой подвига наших отцов и дедов. Жаль, конечно, что это не сделали сразу, в ходе строительства. Жаль, что изыскатели и проектировщики историей не интересуются. Вернее — нечто большим. Что шире самой трассы. Важная составляющая часть ее не включена в смету и в проект. Почему? Это разве не одна из сторон комплексного подхода в воспитательной и идеологической работе?
Здесь же, на трассе, формировались отряды юных чоновцев, которыми командовал Аркадий Гайдар. В Белорецке есть дом штаба Гайдара. Приезжали в Белорецк Яков Михайлович Свердлов и Михаил Иванович Калинин. Всесоюзный староста побывал в деревне Серменево, что находится невдалеке от новой железной дороги. Но об этом историческом факте, видимо, забыли, когда прежнее название ближайшей станции «Азналкино» переименовали на «Серменево». Было название одной деревни, стало название другой деревни.
Вдоль нынешней трассы от Белорецка до Инзера шла старая узкоколейка, построенная еще в двадцатые годы. Она работала на первые пятилетки. Работала на победу в Великую Отечественную. Верно служила до самого последнего времени, помогала строителям новой, широкой колеи, на этом участке была единственной «дорогой жизни» в горах и ущельях. Спасибо ей. Низкий поклон… И вот ее разобрали, как от живого тела отделили, словно саму живую историю увезли с трассы. Почему бы нынешним комсомольцам не подумать о том, как увековечить узкоколейку-труженицу?
Много может рассказать и инзерская земля, камни которой впитали не только вековую тишину горных просторов, но и звуки выстрелов, кровь и страдания людей, борцов за Советскую власть. Если глубже копнуть историю края, то не обойдешь памятью Салавата Юлаева, Кинзю Арсланова и Емельяна Пугачева.
Не обойдешь памятью и вниманием простого человека, жителя села Охлебинино Василия Петровича Мохрова. Он был в отряде красных партизан еще до прихода армии Блюхера. Обо всем сам рассказал. Помнит, кто-то из сельчан сочувствовал его отцу: «Пропал твой сын, пропал. Кончают его неровен час». А отец отвечал: «Неизвестно, кто кого кончает». Да, нашим доставалось. Предатели находились. Оружия мало. Патронов совсем с горстку. Беляки многих наших расстреляли. Знает места, где расстреливали. Потом Блюхер пришел. Двинулись на Сим, на Иглино, на Кунгур. Переправлялись много раз. И везде бои на переправах. В Иглино бои. И дальше бои.
Вспоминая те далекие годы, Мохров не раз смахивал слезу, и в записи на магнитофонной ленте наступала длительная пауза, слышалось сдержанное всхлипывание и утешительные слова студентов. Хорошо, что они не останавливали запись: «Успокойтесь, Василий Петрович… Мы вам дарим ленту агитпохода, на которой написано «Карламан-Белорецк», и зачисляем вас почетным членом в нашу агитбригаду.»
После тяжелого ранения и лечения в госпитале оставили Василия Петровича, как сам говорит, «по чистой». Стал он пробираться из Самары домой. «Я с фронтом шел. Фронт вперед, и я вперед. Фронт назад, и я назад». Так и дошел до родных мест. Вот деревня Карламан. Там, где сейчас станция Карламан, говорит Василий Петрович, наши орудия стояли. Беляки бьют по орудиям, а они молчат. «Я подошел, говорю нашим ребятам, что вы делаете? Разве не знаете счет, сколько километров? Не знаете — подскажу. Кто наводчик? До лесу, до опушки, навел, сколько? Дай еще пять гектаров и бей? Ну, как стал бить, так и сшибли белых. Те отступать стали. А я домой дальше пошел».
В Карламане гремели пушки. Вздрагивала земля, принимая стон людей.
Сейчас здесь рельсы. Проносятся, грохоча, тяжелые составы. Снова вздрагивает земля.
Рельсы гудят, остывая.
По шпалам идут молодые парни и девушки.
Пассажиры спят. Перестук колес. И колыбельная качка.
Гляжу в ночь. В тишину черноты. И жду рассвета. Любой его робкий признак, словно глоток родниковой воды.
Рассвет протекает синевой. Потушит звезды. И серая наволока, как белая ночь, надолго заполнит чашу горного пространства. Небо будет жмуриться и мерцать дрожащим светом, пока горы не раздвинут рассвет. Они уйдут в дымку дальних горизонтов, а ущелье, как из раскрытой ладони, выпустит поезд на солнечный простор. Но это на подступах к Белорецку. А пока едем по равнине. До гор — далеко!
Бесшумно миновали станций и разъезды Нижегородка, Уршак, Кабаково, Ибрагимовский. Помелькали
