Поведение Ирныкшинки не предвещало ничего хорошего, хотя бедой не грозило — рельсы спасали. Уложенные на высокой насыпи, они были недосягаемы для речушки и талых вод. Но зато скоро потонут в грязи мехколонны.
В 1918 году здесь проходили кровопролитные бои. Отряды красных партизан еще до прихода полков Блюхера сдерживали натиск белочехов и белогвардейцев. Здесь держал оборону и доброволец из Охлебинино Василий Петрович Мохров. Отсюда он пошел с товарищами дальше, на Сим, на Иглино, когда партизанские отряды влились в войска Блюхера. Все правобережье было у красных. Свистели пули и у Шареевской переправы.
Мост остался позади. А перед глазами стояла речка Ирныкшинка. Возможно, между боями партизаны умывались в ней, черпали воду котелками, чтобы вскипятить чайку. А может, промывали раны.
Состав впереди почему-то встал. Мы подъехали к нему. Вся бригада столпилась возле тепловоза. Оказалось — тепловоз сошел с рельсов. Передние колеса стояли на шпалах, соскоблив их до белой древесины. Бригадир Колчев ругался, кричал машинисту, чтобы скорее скинул «лягушки». Это специальные горбатые подставки. По ним закатывают колеса на рельсы. Поднять тепловоз на рельсы казалось делом нереальным. Сколько будет потеряно времени? Вот обида! Вместо укладки — заниматься лишней работой!
Место это называется «Черная заводь». А еще — «Черные грязи» и «Черное болото». Пока поднимали и вкатывали на рельсы тепловоз, узнали мы, что именно тут однажды утонула лошадь. И стали местные жители бояться этого места, считая его заколдованным. Легенда родилась. Жил-де в этом болоте леший водяной. Он и раньше подкарауливал лошадей, что табунами гуляли вокруг. Но сейчас лошади перевелись. Так он за тепловозами решил охотиться, этот леший. И вот — подточил насыпь, расшатал рельсы, поставил тепловоз на колени! И это, говорят, уже не первый раз! Как ни осторожничают машинисты, подъезжая к Черной заводи, всегда что-нибудь да случится! Обхитрит их леший. Силен, видать, чертяка! И смех и грех! Но шутками от него не отделаешься. Кто знает, на что он еще способен? Жаль, что изыскатели не обнаружили его, а проектировщики не включили в смету. И вот вам результат — авария!
Сколько уже помучило болото мехколонны! Сколько уже землицы убухали в эти грязи! Сколько балласту речного еще придется сыпать в эту заводь!
Прикатили к месту укладки, когда разгулялось солнце. Кругом блестела оттаявшая вода. Там, где кончаются рельсы и где нужно укладывать новые, прямо на осевой линии земляного полотна насочилась огромная лужа. То ли вмятина была, то ли полотно осело, но свято место пусто не бывает, говорят. Опять не сразу за работу. Опять вокруг да около. Колчев растерялся. О чем-то долго советовался с Василем Нургалеевичем. Ребята в это время стояли вокруг лужи. Тени их отражались в рыжеватой жиже вместе с голубым небом. Колчев решил проверить дно. Если глубина по колено, то нельзя вести укладку, кому не ясно. Если по щиколотку, стерпится! Он осторожно вошел в лужу, нащупывая дно. Все смотрели на голенища его резиновых сапог. Затаили дыхание. Вдруг — ямина? Бригадир сделает шаг и уйдет туда с головой? Вдруг и там сидит леший? Нет, все кончилось благополучно. Колчев прошел лужу — неглубокая. Не зачерпнул через край сапог. Так что же делать? Нужен бульдозер, землицы не мешало бы подбросить. Значит, самосвал еще впридачу подавай с экскаватором. Да неплохо бы и катком утрамбовать. А уж потом и рельсы класть. А как же приказ Изгородина? А как же — план? Закон законов? Да и нет под рукой ничего. Иди, ищи у «дяди» по трассе. А найдешь — надо еще упрашивать мастера или прораба. Те заупрямятся — у них у самих план горит. Да и кто же даст рвать технику по топям и болотам? Сядут, сами ни с чем останутся. Так что… Какой же выход?
Взялись ребята за лопаты. Быстро закидали лужу землей и комьями. Все равно сюда не раз придется возвращаться, «долечивать» земляное полотно, балласт сыпать, рельсы выравнивать и поднимать. Поумяли землю, потанцевали на ней и вперед, путеукладчик!
Путеукладчик такой же огромный, как тепловоз, только внешне не похож на него из-за вытянутого вперед «хобота» — стрелы-носителя. Подхваченное с платформы верхнее звено проплывает на специальных механизмах под стрелой. Затем на четырех тросах опускается на земляное полотно.
И вот легло первое звено. Его выровняли, прикрутили к концам рельсов. Колчев взмахнул флажком: можно двигать! Колеса путеукладчика медленно зашли на новые рельсы. Все столпились возле того места, где была лужа. Вот-вот колеса подойдут туда. Колчев дал команду, чтобы все ушли вперед и не торчали возле путеукладчика: мало ли чего может быть… Шпалы вдавливало в жидкий «шоколад». Рельсы стали прогибаться. Колчев приподнял руку с флажком, но, видимо, растерявшись, не донес ее до верхнего положения, оставив на полпути. Хотел, наверно, крикнуть: «Стоп! Назад!» Страх, желание остановить путеукладчик не согласовались с жестом, и колеса в минуту замешательства бригадира прошли лужу, покатились ровно по твердому основанию. Шпалы не проваливались глубоко. Рельсы не прогибались. Опасность миновала. Легло второе звено, третье.
В бригаде — молодые парни и девушки. Да, и девушки!
Тут, на ветру, с гаечными ключами и костыльными молотками, они работают наравне с парнями. Правда, им больше поручают прикручивать стыки рельсов, костыли подбивать, но дело это тоже непростое и нелегкое. Быстроты и аккуратности требует. Ну, а парни чаще за ломы берутся, когда надо подправить рельсы. Словно оберегают девушек.
Разговариваем в короткий перекур с групкомсоргом Машей Маркеловой. Не тяжело такими огромными ключами ворочать, не надорвутся? Маша откинула прядку волос и засмеялась, округлив красные от ветра щеки. Говорит: сколько километров уже за девичьими плечами! И ничего! Не сломались, не надорвались. Наоборот. Конечно, конечно, когда приехали на стройку, тяжеловато было, что там тяжеловато — тяжело! Думали, вот-вот не выдержим, вот-вот разревемся и начнем писать заявления об увольнении по собственному желанию. Но стыд сильнее усталости и отчаяния. И вот привыкли за два года. Говорит: девчата парням не уступят. Что не уступят! Что — парни! Мало их, настоящих-то парней! Сколько слабачков сбежало со стройки. Так что, кто сильнее, надо еще посмотреть.
Маша небольшого роста. Пухленькая, крепкая девчушка. Круглое личико, добрые светлые глаза. Во взгляде мягкое обаяние, готовность на ответную улыбку. Она проста. Открыта. Хоть и не любит выставлять себя напоказ, громкие слова говорить без надобности. Подчас застенчиво в тени держится. Она не похожа на «городскую» девушку. Современность ее в ином. В прямоте. Честности. В том, что не хнычет, когда другие ревом ревут. В том, что не терпит лжи и грубости. Саму же — можно легко ранить.
Я подумал, что когда рядом с железом такие нежные создания, то, наверно, и работа приобретает иной смысл. И рельсы чуточку теплее. И ветер не такой жгучий. И люди добрее. Но за мягкостью, хрупкостью этой девушки угадывалось что-то прочное. Какая-то неуловимая внутренняя сила.
Позже я не раз задавался вопросом: какие человеческие качества необходимы трассе в трудные моменты? Что может вытянуть ее из очередного прорыва или беды? И вспоминал Машу Маркелову, Любу Останину, многих других девушек трассы, душевная сила которых поистине прочнее, гибче железа. Но и не лишена нежности полевого цветка. Вспомнил, как один фотокорреспондент нарвал ромашек и бросил их на рельсы. Затем заснял. Мне показалось в этом «монтаже» что-то неестественное, подстроенное. А потом понял: он увидел новое, глубокое в людях. Может, самих новых людей показал. Которых мы не замечаем. Душу их раскрыл.
Бригада рвалась вперед. Решили работать дотемна. Пока не уложат все привезенные в тот день звенья. Пока хватит сил.
В те дни Изгородин не высыпался. Приезжал домой поздно, Вставал рано. И шофер его — Николай Гаврилович — пожилой седоволосый человек молча, терпеливо разделял его участь. Уважал он Изгородина и понимал.
Часто ездил я с Изгородиным в его старом газике. Подъезжая утром к мосту через Белую, шофер и Изгородин, словно сговорившись, поворачивали головы к боковому окну и смотрели вниз на набережную. Белая разлилась. Лед проплыл. Тепло. Салават Юлаев на коне вытаивает из тумана. Сколько ни езди тут, а к красоте Белой с ее берегами, лесами, простором — не привыкнешь!
Миновав мост, Николай Гаврилович набирал скорость и глядел прямо перед собой. Изгородин, выбросив окурок, откидывался на спинку сидения. Интерес к внешнему миру пропадал.
