— Она, конечно, моложе самой эпиптейи, однако старше египетских пирамид. Или, по крайней мере, их современница. Редчайший памятник почти неизвестной нам доегипетской цивилизации.
— Каким же способом в те времена мог быть сделан рисунок в толще нефрита?
— Сие никому не ведомо. Секрет наших далеких предков.
Агафон улыбнулся, как будто «сия неведомость» доставляла ему удовольствие.
— Я, как тебе известно, любитель редких камней, — напомнил Кир-Кор. — Сам люблю повозиться с огранкой, шлифовкой, иногда вырезаю камеи, сына к этим художествам приохотил. Но вот о технике сокрытия рисунка в толще нефрита никогда и не слышал… Да, кстати!.. — Кир-Кор извлек из кармана феррованадиевый пенальчик, разнял его половинки, вытряхнул на заклеенную кружком биопластыря ладонь Ледогорова продолговатый кристалл. — Это подарок для сокровищницы экзархата.
— Планар?.. — догадался фундатор. Он покачал рукой, наблюдая игру трех ярких точечных огоньков, синего и двух голубых, необъяснимо реющих над кристаллом.
— Планар, — подтвердил собеседник. — Кристалл из друзы в полости той самой жеоды, которую я извлек из вывала в торцевой стене Гондора.
— Круглая, игольчатая, как еж… Помню. — Экзарх покивал. — Что ж, спасибо, донатор.[25] Волшебный кристалл! Изумительный подарок! Но скажи мне как спец в ювелирных делах…
— Дилетант, — скромно поправил Кир-Кор.
— Хорошо — скажи как спец-дилетант, почему сияние этого самоцвета видится отдельно от основы?
Спец-дилетант развел руками:
— Сие никому не ведомо. Секрет наших далеких потомков. Если, конечно, права в своих представлениях философская школа Ампары. Я думаю, этот секрет напрямую связан с загадкой общепланарной топологии.
— Полагаешь, в условиях топологической аномалии в кристалле был запечатлен особый топоэффект дисперсии света?
— Скорее всего.
— В таком случае, топоаномальная драгоценность будет находиться в сокровищнице этой Академии, — решил Ледогоров.
— Тебе виднее. Сосуд с эпиптейей тоже дарю. А почему ты не спросишь, откуда у меня эта чаша?
— Откуда чаша — я знаю. Как она оказалась в твоих руках — догадываюсь. Но интересно было бы услышать версию этого нетривиального события лично от тебя. — Фундатор выключил подсветку внутри стеклянного столика, предложил: — Давай поднимемся наверх, в ретрит, отнесем чашу на место, и по дороге ты мне расскажешь.
Они вышли из салона через дверь, противоположную той, которая вела на эскалаторы, повернули вправо. Пологий подъем. Под ногами приятно пружинил мягкий настил неширокого пандуса, серебристо- серым серпом огибающего синюю выпуклость зала с амфитеатром. Слева лоснилась бликами вогнутая керамлитовая стена «яйца», пронизанная огнями вечерней иллюминации Белобережья. Экзарх нес, прижимая к груди, сосуд с эпиптейей. Кир-Кор шагал рядом в некотором смущении, оглаживая нечувствительный от холода висок.
— Стало быть, ты полагаешь, будто я апроприировал чашу из этого… неведомого мне ретрита? — спросил он. — А как же ее содержимое… одрерир, сурья-сурица?
Ледогоров сдержанно улыбнулся.
— У нас в Академии все это имеется. В принципе — любые ингредиенты для каких угодно легендарных напитков. Итак, за время моего отсутствия что-то произошло… Пока я умиротворял расстроенного хальфе, здесь был изготовлен бодрящий коктейль и каким-то образом тебе… э-э… вручен.
Кир-Кор вкратце поведал каким.
Собственный рассказ ему не понравился. В кратком изложении дивное, романтическое событие выглядело неубедительно и глуповато. О подобных событиях можно, пожалуй, только стихами… В конце рассказа недовольный собой рассказчик подумал с искренним раскаянием: «Прости меня, прекрасная Фрейя!..» Вслух добавил:
— Вот такой полусон. Видение о чаше… и ее содержимом. Ты перчатки в салоне забыл.
— А, пусть их… — пробормотал Ледогоров. — После того как ты поделился со мной напитком поэтов, я хоть и не ощутил потребности говорить стихами, но зато перестал чувствовать боль. Благодаря тебе и «женщине в светлом» я теперь вообще не чувствую дырок в ладонях.
— Ну, прежде всего благодаря мне ты их получил, — вынужден был ввести поправку Кир-Кор. — Женщина в светлом очень кстати сняла с меня часть вины.
— Все в жизни грагала так или иначе связано с женщиной.
— Это не просто женщина, Агафон! Богиня!
— Из тех, кого твои любознательные питомцы потихоньку освобождают от ледяных оков в мире забвения?
— Понятия не имею… Но я начинаю доверять твоей интуиции. Значит, считаешь то место ледовым узилищем для древних богов?..
— Ну… не таких уж и древних. Лучше сказать — легендарных. Заманчиво было бы знать, какую роль на самом деле они сыграли в становлении нашей цивилизации… Скоро узнаем.
— Ты настолько уверен? — удивился Кир-Кор. — Почему?
— Потому что в Галактике формируется локон Ампары, — был ответ. — А локон — это эпоха вполне ощутимого соприкосновения нашего Настоящего с нашими же Грядущим и Прошлым.
Кир-Кор промолчал.
Подъем закончился: серебристо-серая спираль неширокого пандуса вышла на последний этаж под самым куполом «яйца» и пресеклась лиловой стеной с отрицательным углом наклона. Узнав хозяина, лиловая стена образовала прямоугольный проход, впустила путников и с тихим шелестом срослась у них за спинами. Короткий ступенчатый переход привел путников в накрытое куполом круглое помещение.
— Ретрит, — обронил хозяин. — Верхушечная точка Академии.
Лифтового копора в ретрите не было, поэтому отсюда можно было оглядеть окрестности сквозь прозрачный купол во всех направлениях — вкруговую, словно сквозь блистер шверцфайтера. Гость оглядел. Огни, огни, огни… Выше всех других огней реяли в поднебесье красные светосигналы на вершинах окрестных сопок.
В центре помещения стоял инкрустированный перламутром стол, вокруг него — дюжина синих кресел с белыми подлокотниками. В зените купола — точно над столом — сиял белый диск с синим рисунком уже знакомого символа — эпиптейи.
Ни олифектора, ни терминала здесь не было. Вдоль вогнутой стены по окружности помещения сверкали хрустальные призмы сокровищниц. Экзарх с прижатой к груди чашей странно застыл в неподвижности возле одной из призм, и выражение лица у него было замысловатое.
Почуяв неладное, гость приблизился к остолбенелому хозяину с тревогой (уж не случилось ли нового ограбления?), тот молча указал на верхнюю полку сокровищницы. Там, среди колючих спектрально- радужных огоньков, скромно светлела, как луна среди звезд, чаша из белого нефрита. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: чаша в руках экзарха и чаша на полке — родные сестры. Или сосуд на полке чуть больше?..
Ледогоров извлек драгоценный древний сосуд из хрустальной призмы:
— Эта чаша была известна миру в одном экземпляре, а вот теперь их две… Уму непостижимо!
Разглядывая обе чаши, экзарх так раскованно вертел их в руках, словно утратил почтение к мировым раритетам. Кир-Кор опросил:
— Сейчас ты понимаешь, что это была не апроприация?
— Твоя чаша — точная копия этой!.. — не унимался фундатор. — Нет, твоя, пожалуй, чуть меньше…
— Да, я тоже это заметил.
— О! — не сумел сдержать возгласа удивления Ледогоров.
