– Я еду всего на несколько дней. Вернусь не позже субботы. Если вдруг придет… впрочем, нет, никто не придет, – я с трудом удержалась от слез.
Валим встретил меня проливным дождем и радостным восклицанием Люцины:
– Наконец-то! Ты совсем про нас забыла. Покажись! Похорошела, загорела. – Она присмотрелась ко мне и добавила: – А ну-ка посмотри мне в глаза. Улыбнись! Почему у тебя такой унылый вид?
Я разревелась и все рассказала Люцине. Мы были одни. Пани Дзюня с детьми уехала в Валбжих, а Юзек – в военные лагеря.
– Вот так история! Просто удивительно, до чего тебе в жизни не везет. Право же, ты этого не заслужила. Негодяй! Не плачь, он не стоит твоих слез.
– Может быть, я несправедлива к нему. С ним что-то случилось. Надо ехать обратно!
– Никуда ты не поедешь! Ведь мама знает твой адрес. Я запрещаю тебе ехать, и точка!
– Я и сама знаю, что незачем ехать, но у меня просто голова кругом идет.
Больше я не плакала. Гуляла по пригоркам, невдалеке от дома. Ходила за грибами. Однажды в лесу мне показалось, что я слышу его голос. Я побежала в ту сторону, и, конечно, зря.
– В субботу поеду домой, – сказала я Люцине.
– Что ж, поезжай, Я все эти дни думала, как тебе помочь, но, увы, это не в моих силах. Ты должна справиться сама.
– Не беспокойся, я возьму себя в руки.
– Да, обидно все это. Столько девушек устраивают свою жизнь с легкостью, без всяких осложнений. А тебе так не везет. Попадись мне этот Роман, я б ему сказала пару теплых слов.
Дома я застала жуткий беспорядок. Постель разбросана по комнате. Шкафы открыты. Мама делала генеральную уборку.
– Как дела в Валиме? Все здоровы? Когда приедет пани Дзюня?
– Я ее не видела, она в Валбжихе. На днях должна приехать сюда. Там все в порядке. А ко мне никто не приходил? Писем не было?
– Было одно письмо. Вот оно, на столе. Кажется, с работы.
Я распечатала конверт, прочитала.
– Меня вызывают из отпуска. В понедельник иду на работу.
Уборка – прекрасное лекарство от душевной боли. К концу дня я так устала, что у меня было лишь одно желание: поскорее принять ванну и лечь в постель. Но маме хотелось поговорить.
– Ты редко писала из Михова. Как тебе там жилось?
– Как у Христа за пазухой.
Мне не хотелось рассказывать ей о Романе, и я поспешила переменить тему:
– Удалось Стефану отделаться от дополнительного налога?
– Представь себе, удалось. Он написал заявление о том, что в ателье была крупная кража, милиция подтвердила, и налог сняли. Но все равно он в последнее время ужасно нервничает…
– В чем дело?
– Близится срок уплаты долга тебе. Милиция ничего не нашла и, вероятно, уже не найдет. Стефан ставит вопрос так: если я его компаньонка, тогда…
– Тогда что? – спросила я более резким тоном, чем хотела.
– …Эти деньги должны остаться в деле, как мой пай, – быстро сказала мама и посмотрела на меня с испугом.
– Вот как? – я приподнялась и села на кровати. – В таком случае хотелось бы знать, чего стоит все дело.
– Ты только не волнуйся. Ведь это не я придумала, а он!
– Я совсем не волнуюсь. Но он же делал какие-то подсчеты, когда предлагал тебе внести пай. Он ничего такого не говорил?
– Нет.
– Тогда нужно выяснить, сколько денег внес каждый из вас после кражи, сколько стоит теперь все ателье, и точно установить процент ваших долей в прибылях. Ведь так?
– Какой у тебя коммерческий подход к жизни! Проценты, подсчеты. Я в этом ничего не смыслю.
– Давай спросим у Стефана.
– Ты не сделаешь этого! – мамин голос дрожал.
– Почему? Ведь это Стефан захотел обзавестись компаньоном-пайщиком. Я согласна. Посмотрим, кто на этом выгадает.
– Он обидится, вот увидишь. Он такой щепетильный. Это плохо кончится.
– Мама, я вам дала деньги. Процентов не просила, со сроками не торопила. Просто мне казалось, что я должна тебе помочь. Никто из вас не поинтересовался даже, откуда у меня эти деньги. Стефан хочет пайщика? Пожалуйста, он его получит. Мы заключим сделку по всей форме, с договором у нотариуса, где будет указано все, от «а» до «я».
