хочется помочь старшей сестре. Ей уже семьдесят восемь лет. Я видела ее в последний раз еще до войны. Живет у дочери, вдовы с четырьмя детьми. Бедствуют ужасно.
– Как ты думаешь это устроить, бабушка? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Возьми у меня в сумке адреса и напиши моей сестре и дяде Вацеку, чтобы приехали. Объясни, зачем я их вызываю.
Мне стало очень жаль бабушку. Ведь так вот раздать имущество – значит сознательно отказаться от собственного будущего. Я попробовала было растолковать это бабушке, но она твердо стояла на своем.
Я возвращалась в подавленном настроении. Уже не петляла по улицам, а ехала прямо домой. В ящике для писем что-то белело. В передней я распечатала письмо. Почерк Романа. Сердце у меня бешено заколотилось, в горле пересохло.
«Катажина!
Очень сожалею, что не удалось с тобой повидаться. В ближайшие дни приеду снова. Целую и обнимаю тебя, Роман».
Да, бумага все терпит. «Целую и обнимаю тебя. Очень сожалею». Какая же я была дура! Я вошла в комнату, и вдруг мне сделалось дурно. К горлу подступила тошнота, меня вырвало. Выпив крепкого чая, я легла в постель. Слабость постепенно проходила. Мама вернулась около девяти и разбудила меня.
– Ты заболела? Почему ты спишь в такое время?
– Меня, должно быть, на мотоцикле растрясло. Но теперь я чувствую себя отлично. И голодна, как зверь.
Я уже знала, что никогда не расскажу маме о Романе. Собственные ошибки легче оправдать, чем чужие. Внезапно вспомнив Михов с его тишиной, покоем, запахом леса, я затосковала. Но не по Роману, а по лесничеству, по тихим вечерам с Камилой, по первой моей стройке, где во всем была и сладость, и горечь первого опыта. Что-то ушло из моей жизни. И так, как было там, не будет уже никогда.
Я быстро приняла дела. Мой предшественник так спешил, что мы даже не составили акта. Строительные работы были в разгаре. По заказу завода «Архимед» отстраивали под жилье четыре смежных здания.
Я еще не успела познакомиться с коллективом, как меня вызвали в трест.
В связи с разработкой шестилетнего плана в помощь плановому отделу направили целый штаб людей. Планированием занялись все. Мне поручили планирование подготовки кадров. Из полученных директив следовало, что к 1956 году количество квалифицированных кадров возрастет вдвое, а к 1965 году – в пять раз. В 1965 году у всех начальников строек будет высшее образование, а у служащих – не ниже среднего.
Я не могла в это поверить, но все же задумалась. Если это правда – придется учиться дальше.
Составление плана механизации поручили одному инженеру, который, по собственному признанию, с детства страдал «бумагобоязнью». Его подсчеты выглядели так, что начальство вскоре отказалось от его услуг и отправило обратно на стройку. Работу его поручили мне. Здесь все казалось более реальным. Трехлетний план тоже вначале выглядел утопией, а потом выяснилось, что по техническому оборудованию и механизации он перевыполнен. С тем большим основанием можно было теперь планировать полную механизацию земляных работ и вертикального транспорта. Время, когда кирпич таскали на себе, отошло в прошлое.
Когда в отделе планирования решили, что помощники со строек больше не нужны, начальник отдела сказал мне:
– Оставайтесь у нас. Вы отлично поработали. Должно быть, у вас скрытый талант.
– Спасибо. Это дело не по мне. Но, надо признать, планирование пошло мне на пользу – заставило задуматься о будущем.
Директивы плана были поистине грандиозны. Если все это так, то нужно мобилизовать все силы на их выполнение.
Встреча с Романом произошла в самый неожиданный для меня момент. После обеда я вымыла голову и, выходя из ванной, услышала звонок. Прямо как была, в тюрбане из полотенца на голове, я открыла дверь.
– Входи, пожалуйста, – я с трудом сохраняла самообладание. – Посиди здесь, я сейчас вернусь.
Вбежав к себе в комнату, я размотала полотенце и стала расчесывать и сушить волосы. Это было совсем не обязательно, но мне хотелось выиграть время и успокоиться.
– Вот и я. Прости, что так небрежно одета, но мы сегодня никого не ждали, – с этими словами я села в кресло.
Роман поднялся.
– Сиди, зачем ты встал? Торопишься? Расскажи о своем отпуске? Говорят, с погодой тебе не повезло. Может быть, выпьешь чаю или кофе?
– Катажина, – начал он медленно, взвешивая каждое слово. – Я не ожидал такого приема. Что же ты не спросишь, почему я тогда не приехал?
– Очевидно, тебе не хотелось, ты передумал.
– Катажина! – теперь его голос зазвучал иначе. – Наше с тобой будущее зависит от этого разговора. Не мешай мне высказаться.
Я взяла сигарету и закурила, с глубоким вниманием изучая трещину в пепельнице.
– Я не мешаю. Продолжай, пожалуйста!
– Видишь ли… в тот день я приехал во Вроцлав на рассвете. Постеснялся явиться к тебе спозаранку, отправился бродить по городу и…
– Встретил изумительную женщину. А когда очнулся, вы уже были вместе на взморье. Не так ли?
