Хозяйка иной раз могла говорить долго, не переводя духа, без остановки и не меняя интонации. Поначалу мне не всегда удавалось сообразить, к кому она обращается. Теперь я уже привыкла и прекрасно ее понимала.
– А мужа вашего как здоровье? – поинтересовалась гостья.
– Ну, к нему никакая болячка не пристанет. Выпивать последнее время стал, но в меру, и держится молодцом! А ты в силу вошла, раз уже двух коров держишь. Когда дом новый ставить будете? Ваша халупа долго не простоит.
– Насчет этого дома я и пришла с вашим мужем посоветоваться. У моего старика одно на уме – перебраться в Кальварию. «Нечего, – говорит, – за землю держаться. Я за пять пар сапог столько получу – все равно, что целый год свинью откармливать. Резону нет». Его всю жизнь будет в город тянуть. Когда корову покупали, он даже торговаться не стал. Сказал только: «Корова тебе понадобилась, вот и торгуйся».
Я нашла в шкафу свёрток, принесла его в кухню и положила на табурет. Хозяйка развернула бумагу.
– Погляди, какую кожу он мне подарил – прямо загляденье. Это замша. И цвет хороший, коричневый, как шоколад. «Обязательно, – говорит, – сделайте себе туфли. Таких хороших людей, как вы, мало на свете. Примите от меня на память».
– Хорошая кожа! – согласилась женщина. – Может, мой старик сделает? Я бы прислала его, пусть снимет мерку. А знаете, соседка наплела моему об этом рыбаке. Три дня злой ходил, потом напился, избил, как полагается, и делу конец.
– Побил, говоришь? Куда ему, я ж его не первый день знаю. Небось и пальцем не тронул.
Снова запела входная дверь, и раздались шаги на лестнице. На сей раз это были бабка с теткой Викторией. Бабка двигалась тяжело – ведь она весила больше ста килограммов, часто останавливалась. Зато тетка Виктория ступала сперва на носок, звонко пристукивая каблучками по ступенькам.
– Мне пора. Бабка возвращается, сейчас начнет меня разыскивать.
– Сиди, – велела хозяйка, – ты же не бездельничаешь.
Некоторое время мы втроем молча щипали перо.
– Катажина! Катажина! – послышался бабкин голос.
Я поднялась. Придется пойти, иначе всей округе станет известно, что меня нет дома. Когда я вошла в комнату, бабка вешала пальто в шкаф, а тетка, еще одетая, сидела на стуле с крайне страдальческим видом. Бабка с ходу набросилась на меня:
– Где ты болтаешься? Стоит на минутку уйти из дому, как ее уже и след простыл!
– Я помогала хозяйке щипать перо.
– Поди принеси свежей воды, – не унималась бабка, – чай надо заварить, у Виктории болит голова.
Я взяла ведро и пошла за водой.
«Неужели бабка не может говорить со мной спокойно? Зачем нужно беспрерывно кричать?»
Возле колодца стояла Янка Блахут. Мне было не до разговоров, но она обратилась ко мне первая:
– Катажина, идешь в субботу на танцы?
– Будут танцы? Не знала. Нет, я не пойду: во-первых, бабка не разрешит, а во-вторых, не с кем.
– Танцы устраивают мои двоюродные братья в Барвалде. Очень хочется пойти, да стесняюсь.
– Чего стесняться? Не понимаю.
– Отец велел, чтоб обязательно пошла. Иду с двоюродным братом. Но почему-то стесняюсь. Может, пойдешь с нами? Веселее будет.
– Пустой разговор, меня не пустят, я свою бабку знаю.
– А если моя мама зайдет к твоей бабке? Брат будет нас там опекать. Мама обещала поговорить с бабкой, если ты согласишься. И пани Дрозд наверняка словечко замолвит.
– Попробуйте, только я не верю в чудеса.
И я потащила домой воду.
Тетка Виктория лежала в постели с компрессом на голове и громко стонала:
– Ох, как голова болит, прямо раскалывается! С ума сойти можно от такой боли!
Бабка ходила по комнате на цыпочках, что при ее тучности выглядело весьма комично, и шепотом отдавала мне приказания. Когда чай был готов, тетка села в кровати, сняла с головы компресс и обратилась ко мне:
– Подай мне пудреницу, гребешок и зеркальце. Боже милостивый! На кого ж я похожа! Если бы меня сейчас увидел Лукаш! О господи!
– Успокойся! – воскликнула бабка. – Только пуще себя растравляешь такими причитаниями. Выпей чайку, сразу полегчает.
Виктория напилась чаю, попросила по традиции еще чашку, уселась поудобней в кровати и, уже умиротворенная, сказала:
– Ты не представляешь, Катажина, какие милые люди эти Паевские. И какие респектабельные. Она прелестна, а он на редкость обаятелен. Они мне напоминают одну помещичью семью с кресов, такие же настоящие поляки.
