Калан испытывал симпатию к этому человеку, первому, кто в этих стенах обращался с ним по- человечески. Его затуманенный мозг предупреждал об опасности, но курить сигарету и пить скотч, такие обычные вещи в его прошлой жизни, было так приятно. Поль говорил:
— Наступила весна. Жаль, что вы не видите каштаны, они уже распустились. И как хорошеют весной женщины! Как хорошеет Париж! Я люблю женщин, и я люблю Париж!
— Довольно, — сказал Калан хриплым голосом.
— Я хотел предложить вам этот спектакль. Только от вас зависит, как скоро вы сможете наслаждаться им. Несколько вопросов, и я провожу вас в комнату, где все для вас приготовлено: костюм, лосьон, кремы, туалетная вода.
— Хватит, — перебил его Калан.
Но он не мог не думать о душистом мыле, о пене, о теплой ванне…
Поль предложил ему еще одну сигарету. Калан закурил, выпил скотч. Жизнь возвращалась к нему.
— Вы работаете на французов, не так ли?
— Да… — признал Калан.
Поль дружелюбно похлопал его по плечу.
— Вы мне нравитесь. Я уверен, что вы лучший агент в вашей Разведслужбе.
— Я был лучшим…
— Ну-ну, не скромничайте, Максим. Вы позволите называть вас по имени?
Калан кивнул. Кого напоминал ему Поль?
— Ваша миссия в Формоз оказалась очень эффективной. Кто бы еще мог так блестяще провести ее?
— Анен… Домон… — вырвалось у Калана.
Неожиданно в его голове прозвучал сигнал тревоги. Он резко вскочил и бросился на Поля. Тому не стоило большого труда нейтрализовать ослабевшее тело.
— Вы разочаровали меня, Максим, — сказал он с упреком. — Никакой благодарности. Если вы будете упрямиться, вы никогда не выйдете отсюда. Подумайте о тех, кто ждет вас и беспокоится о вашем исчезновении.
«Что-то должно случиться, — думал Калан. — Так не может продолжаться».
— Убирайтесь! — крикнул он.
— Говорите, — настаивал Поль, — и сегодня же вы будете спать в нормальной комнате, на нормальной постели.
— Убирайтесь! — повторил Калан.
— Не глупите, иначе вы обречены. Я восхищаюсь силой вашего характера, но сейчас вы употребляете ее против себя. Поверьте, жизнь стоит того, чтобы быть прожитой. Или вы соскучились по камере? И по пыткам?
Калан вздрогнул, обхватил голову руками. Не слушать, думать о чем-нибудь другом. О Кристине. Но ее образ расплывался. Ему стало страшно.
— Не теряйте время, Максим. Вы рискуете своей жизнью ради несуществующей идеи.
«Это так просто», — подумал Калан.
— Я думаю об одной женщине, — сказал он.
— О Кристине?
Калан резко поднял голову и взглянул на Поля. Тот рассмеялся. Его смех наполнил всю комнату, вызвав пробежавшие по телу Калана мурашки. Затем Поль грустно сказал:
— Все прошло в этом мире. Не за что зацепиться, Максим. Хотите доказательство?
Поль подошел к двери и театральным жестом медленно повернул ручку. Калан подскочил с искаженным от боли лицом.
— Нет! — закричал он.
Перед ним стояла Кристина и смотрела на него своими грустными зелеными глазами.
— Она работает на нас, — пояснил Поль.
Он резко закрыл дверь и повернулся к застывшему в оцепенении Калану:
— Все прогнило в этом мире, Максим, — сказал он.
Глава 7
Кост в ярости швырнул бумагу на стол. «Очень обеспокоен». Есть отчего, Эрбах! А разве он, Кост, был меньше обеспокоен здесь, в Париже, сидя в своем кабинете в полной безопасности?
Он позвонил Полетте, которая тотчас же вошла в кабинет.
Выражение лица Коста было замкнутым и суровым, и сейчас ничто в нем не говорило о его рафинированности и утонченном вкусе. Он взглянул на стоявшую неподвижно, так много знавшую и понимающую его без слов Полетту и улыбнулся ей. Но глаза его оставались суровыми. Полетта ответила ему улыбкой.
— Отправьте инструкцию Эрбаху. Закодируйте ее.
— Хорошо.
— Сообщите немедленно о положении агента, прибывшего под именем Вернера Бузенберга. Пароль: «Можно ли считать Вагнера лучшим оперным композитором?» Ответ: «Я отдаю предпочтение Верди».
Кост закурил сигарету и задумался. Полетта молча ждала.
Наконец он поднял голову и сказал:
— Это все, Полетта.
Глава 8
Человек лежал на кровати, все в той же камере. Только вместо угнетающей, мигающей лампы теперь висела обыкновенная, из матового стекла.
Человек с тревогой спрашивал себя: «Кто я?» Он не забыл еще некоторые, теперь такие далекие эпизоды прошлой жизни, когда его звали Максимом Каланом.
Постепенно он стал ощущать себя человеком, но теперь это был уже другой человек. Теперь он мог бриться, мыться, ему вернули ремень.
Он пока еще колебался в выборе одного из двух путей.
Когда ему удавалось не думать, он чувствовал себя хорошо. Тогда все казалось ему простым и естественным, а любые вопросы излишними. Причем в самой глубине души он сознавал, что состояние это ненормальное, даже опасное. Временами возникало впечатление, что у него одно тело и две души.
В коридоре послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошел высокий худой человек в белом халате, которого все называли доктором. Он сделал знак человеку на кровати следовать за ним. Вооруженных охранников больше не было.
