— У меня вначале точно такое же чувство возникло к Дэну. Он был добрым, любил меня и был очень застенчив. Он прошел первую мировую войну, и таких мужчин было много. По-честному, я его не любила: не испытывала трепетного волнения. Все это пришло позже. Может, так и должно быть. Любовь на первый взгляд — иллюзия, а на самом деле она опасна. Ты видишь только то, что хочешь видеть.
Бонни посмотрела на Уинни.
— Да, но я хочу чувствовать. Я никогда себе не позволяла многого. Я хочу почувствовать себя живой. Я хочу страсти. Хочу быть привязанной к человеку и любить его так, как любила своего отца. Будь то к лучшему или к худшему. — Бонни вздохнула. — Он покинул меня.
Уинни обняла ее.
— Извини, дорогая.
— Я бы никогда не ушла от него. Никогда, — ее голос дрожал.
Уинни понимающе кивнула.
— Конечно. Но с Джоном тебе не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Он всегда будет любить тебя.
Бонни серьезно посмотрела на Уинни.
— Я знаю. Я это чувствую. Но я не нужна Джону. Я имею в виду, нужна ему не так, как я это понимаю.
— Нуждаться — не значит любить, — начала было Уинни, но замолчала. Она решила не спорить. Она понятия не имела о том, что характер Бонни был сформирован под влиянием того, что отец тянулся к дочери, чтобы заполнить свое одинокое сердце. Для Бонни быть нужной означало быть любимой.
— Знаешь, почему бы мне не переговорить с Джоном? Я объясню ему, что тебе надо время подумать. Он поймет.
Бонни кивнула.
— Спасибо тебе большое. — Она вытерла груду тарелок и помогла разложить пудинг.
— Пожалуйста, скажи Маргарет, что я очень устала и пошла спать. Принеси ей мои извинения.
Бонни поднялась, в свою комнату. Она достала чековую книжку и выписала чек на тысячу фунтов. «Это поможет матери», — думала она. И приписала ей записку: «Я могу присылать тебе эту сумму ежемесячно. У меня денег больше, чем мне нужно. Можем делить их поровну». Она лежала, чувствуя перед Августиной вину за этот шаг. «Да, но ведь она моя мать», — подумала Бонни.
В воскресенье после завтрака все машины отправлялись в Лондон.
— Неужели никому не нужно на работу? — спросила Бонни.
— Мне нужно, — сказал с горечью Сирил. — Мне нужно быть в девять часов. Но теперь придется брать день в счет отпуска.
— Да, не повезло, старина, — Лука посочувствовал ему. — Но если собираешься в выходной на охоту или рыбалку, нечего думать о том, чтобы попасть в город в понедельник с утра.
Сирил гневно посмотрел на него.
— У большинства людей нет выбора.
Лука просиял. Наклонившись к Сирилу, он сказал очень медленно, как это делают, когда обращаются к ребенку:
— Точно. Мы — не большинство.
Сирил вспыхнул, но Мэри крепко держала его за руку.
— Даже не пытайся спорить с Лукой, Сирил. Ты становишься вспыльчивым слабаком. Давай поможем отцу сесть в машину.
Бонни уложила вещи и была готова идти в машину, но вспомнила, что не попрощалась с Уинни.
— Спасибо тебе за мой первый уик-энд.
Уинни тронула ее детская непосредственность.
— Бонни, попытайся стать менее романтичной.
Девушка кивнула:
— Хорошо, Уинни. — Она поцеловала Уинни в щеку. — Можно я еще сюда приеду, если захочу?
— Конечно. Только спроси Маргарет и позвони мне.
— Спасибо. — Бонни побежала к машине.
Джон уже включил зажигание. По дороге домой он сказал Бонни:
— Послушай, я не хочу навязываться. Уинни поговорила со мной. — Бонни повесила голову. — Давай не принимать это близко к сердцу, мы просто будем друзьями. Может быть, что-то выйдет из этого, а может нет. В любом случае, я всегда буду твоим другом. Девушка улыбнулась:
— Спасибо, Джон.
— Все в порядке, — ответил он, чувствуя ком в горле.
Глава 12
Августина ужасно тосковала по внучке. Она любила Мору за ее прекрасный характер и веселое настроение, а Мора нашла в ней достойного учителя. Но тем не менее Августине часто слышались шаги Бонни или вдруг казалось, что в окне промелькнула светловолосая голова Бонни. Иногда она представляла, что они сидят у камина, читая или беседуя.
Лора была потрясена чеком, который она получила от дочери. Теперь она могла так пополнить приход церкви, что это заставило бы отца Джона как следует о ней подумать. Она уловила выражение, промелькнувшее на его лице, когда рассказывала о том, что ее дочь живет в благородной английской семье. В этом взгляде угадывались любопытство, зависть и жадность.
— И они очень богаты? — спросил он.
— Да, — подтвердила Лора. — У всех английских аристократов водятся денежки, — добавила она с высокомерной небрежностью.
— Я думаю, миссис Фрейзер, ваша дочь будет очень счастливой.
Потом отец Джон «переваривал» эту новость в своем доме на Терминус-Роуд. Ладно, ладно. Маленькая Бонни Фрейзер со своими дивными глазами и длинными ногами еще может пригодиться. Может, стоит пока дружить с ее отвратительной мамашей? Он вышел в мрачную столовую и посмотрел на стены, заляпанные пятнами. Если Бонни удачно выйдет замуж, она наверняка будет помогать своей матери. Эта мысль не давала ему покоя. «Ее мать станет, возможно, поддерживать меня, и тогда я постараюсь убедить ее помочь церкви так, что епископ непременно пошлет меня в Рим. Я смогу работать в Ватикане и стану необходимым кардиналу». Теперь он представлял свое будущее не так уж мрачно.
Его тетя Аймин, которая пережила его мать и теперь занималась домом, вошла в комнату с большой миской рагу в руках. Это была полная ирландка с густой копной седых волос.
— Что ты улыбаешься? — спросила она, ставя рагу на стол так, что брызги от него полетели в разные стороны.
Отец Джон еле удержался от того чтобы не сморщиться от отвращения. Это «ирландское рагу» состояло из кусков непонятного происхождения, которые плавали в бульоне, покрытом слоем жира.
— Дела идут на лад, — сказал он, улыбаясь.
— Слава Господу, — она сложила руки.
— Не Богу, — пробормотал он, когда тетушка вышла. — Спасибо миссис Лоре Фрейзер и ее отвратительным признаниям.
Все остальное время он провел в мечтах, представляя себе маленькую комнатку в шотландском стиле, украшенную золотом и мрамором. Столик, стоявший перед ним, был сделан из оникса и перламутра. Модная посуда из прозрачного жадеита,[4] была привезена из Китая. Ложки с гравировкой входили в набор, вывезенный из Франции во времена Французской революции. Он так ясно видел все это. Капельки пота выступили над верхней губой. Он никогда не был священником по
