приходилось спать на полу, но впервые за эти годы Бонни не пришлось пить. Розмари здесь не понравилось.
— Фу, как омерзительно. Я не хочу здесь оставаться.
Бонни погладила ее по голове.
— Ненадолго, дорогая, — сказала она.
Эльсидер сразу же подружился с каким-то мальчиком.
Дом был очень маленький, но здесь жило девять семей в четырех комнатах. Туалет находился снаружи, в маленьком дворике. Женщины мылись над раковиной в кухне, а так как сейчас стояло лето, они купались в старой цинковой ванне.
Приют на Стикс-стрит в Северной части Лондона содержала полная женщина, носившая на шее крест. Она представилась Бонни как Валери.
Она любила всех этих женщин и их детей. Она защищала их как от работников социальной сферы, так и от безразличия закона. Она ни от кого не отворачивалась и твердо была уверена в том, что ни одну женщину нельзя принудить вернуться домой, где с ней обращаются жестоко.
Не всех нашедших здесь пристанище избивали пьяные мужья, многие дрались сами. А некоторые били собственных детей. Вэл любила их всех, находила нужные слова для каждой. Она обняла Бонни в знак приветствия и предложила чашку горячего чая. Женщины отправились с детьми в парк, а Валери внимательно слушала рассказ Бонни.
Бонни сбивчиво и путанно рассказала ей обо всем.
— Я никому не могла рассказать про это. Мне так стыдно.
— Я знаю. Тысячи женщин избивают каждый год и большинство из них никому ничего не говорят.
В комнату вошла красивая женщина с пышными волосами.
— Я жила со своим мужем шесть лет до того, как сбежала. Я никому не говорила про это, даже матери. На следующей неделе я получу квартиру, заберу детей и начну новую жизнь.
— Как долго вы здесь? — спросила Бонни.
— Почти год.
Бонни ужаснулась.
— Год?
— Да, мне пришлось пробыть здесь так долго. Те женщины, которые сюда приходят, возвращаются к родственникам или находят себе жилье и начинают самостоятельную жизнь. Бросить жестокого мужа — это означает не только уйти из его жизни.
Она взяла Бонни за руку.
— Если бы все было так просто, ты бы давно ушла от Энгуса.
Голос Бонни дрогнул.
— Я думала, что смогу изменить его.
Вошла Салли, жительница Ист-Энда. Она посмотрела на Бонни.
— Ты никого не сможешь изменить, милая, особенно мужчину.
Валери с улыбкой взглянула на Салли.
— Салли — удивительная женщина. Она и Вивьен — единственные, кто ушли из дома и никогда не стремились вернуться.
Салли засмеялась.
— Я просто умерла бы, если бы вернулась. Кроме того, что он бил меня, он просто издевался над детьми. Он заставлял Боба есть одну горчицу, смеялся над ним и называл гомосексуалистом. Однажды я попала в больницу, где мне накладывали на голове швы. Боб был в школе в специальной группе для детей с психическим расстройствами, а моя Мэри лечилась у психиатра. Все знали, что это из-за мужа, но молчали.
Валери обняла Бонни.
— Ты сегодня здесь в первый раз. Мы поможем тебе. Мы изменим твое имя, имена твоих детей, и они смогут ходить в школу под новыми именами. Таким образом, он не сможет найти их.
Бонни покачала головой.
— Он очень умный, Вэл. Он нас выследит.
— Ты абсолютно права. Они идут на все. Он однажды найдет вас, но будем надеяться, что к тому времени у тебя будет достаточно сил, чтобы противостоять.
— Я знаю, что смогу на этот раз. Обещаю. — И она посмотрела на Салли.
— Я помогу тебе, — сказала Салли.
Первая неделя прошла быстро. В веселой теплой атмосфере приюта Бонни поняла, что такое покой. Вэл приходила каждый день к матерям, которые сидели со своими малышами.
— Я не знаю, — однажды сказала Джина. — Гарри звонил ночью и упрашивал меня. Сказал, что если я не вернусь, он убьет себя.
Вэл посмотрела на нее.
— Он бы не позвонил, если бы ты не дала ему номер телефона.
Бонни сидела на полу с пухленькой шестимесячной дочкой Джины.
— Как ты можешь вернуться, если он сломал ручку твоему маленькому Саймону? — спросила она.
Джина заерзала на стуле.
— Я люблю его. Я не знаю, почему он так ужасно относится ко мне, но не могу выбросить его из головы.
— Это потому, что ты сильно увлеклась им, — вступила в разговор Салли. — Мне кажется, что есть два типа женщин. Одни приходят сюда на несколько дней, чтобы проучить своих мужей, а другие, как я, действительно хотят уйти. Я жила с Джо четыре года. Он в точности, как мой отец. Мой отец избивал нас до полусмерти. — Салли посмотрела на Валери. — Мы с Вэл нарисовали генеалогическое дерево для нас с Джо. Эта жестокость наблюдается в пяти поколениях.
— Да, — сказала Бонни, — в истории семьи Энгуса тоже полно жестокости. Такой же была моя мать, но она изменилась. — Бонни замолчала, запутавшись в своих собственных мыслях. Затем сказала: — Вэл, помнишь, вчера ты спросила, что меня держит, почему я с Энгусом, и я ответила, что чувствую иногда, как будто бросаю его — маленького ребенка в толпе? Тогда, возможно, мне надо научиться не относиться к Энгусу, как к обиженному ребенку.
Вэл согласилась с этим.
— Мой друг Сэм говорит, что тот мальчик, которого ты должна лелеять, уже мертв. Все, что сможешь сделать — похоронить его и никогда о нем не вспоминать.
Бонни вздохнула.
— Да, может, он и прав.
Бледная высохшая женщина печально посмотрела на Бонни.
— Как же быть, если я никогда никому не могу показать даже синяки. Кто мне поверит? Мой муж работает в Верховном суде. Какие у меня шансы? Он никогда ко мне даже пальцем не прикасается. Когда он видит, что мне нужны деньги, то приходит в ярость и запирает меня в спальне на несколько дней. Мне нечего есть, я не могу даже сходить в туалет. — Ее худенькие плечи затряслись.
Салли обняла ее.
— Ты права. Синяки и кости заживают, но слова… Они разбивают сердце.
— Он говорит, что я сумасшедшая. — Она подняла лицо и посмотрела на Салли. — Я — сумасшедшая?
— Нет, — засмеялась Салли. — Ты абсолютно здорова.
— Ты решила бросить его, это значит, что ты не сумасшедшая.
— Да, — лицо маленькой женщины прояснилось. — Но мне уже шестьдесят. Раньше я жила ради детей. Все они ходили в престижные школы. Николас учился в Итоне, близняшки — в Эстоне. — Она вздрогнула. — Никому это не нужно. Сейчас они и знать не хотят ни одного из нас.
Бонни почувствовала, как сжалось ее сердце. Лет через тридцать она, может, станет такой же, как эта женщина.
