после чего амазонки мгновенно отступили.
Хотя острия копий уже не упирались в его затылок, подняться Раммар не отваживался. Дрожа всем телом, он лежал на полу, задаваясь вопросом, что собирается с ним делать великан с рогами на башке. Может быть, думал он, Бунаис придерживается мнения, что быть насаженным на копья дикими бабами — слишком легкая смерть для Раммара, и хочет заставить его умереть более ужасной и болезненной смертью…
— В-великий Бунаис, — решил предпринять последнюю отчаянную попытку Раммар. — П-поверь мне, я говорю правду. Мы с моими спутниками не хотели никого тревожить и ничего не собирались осквернять…
— Вот как, — только и сказал Бунаис, и Раммар, испуганно таращившийся в пол, отважился бросить мимолетный взгляд на великана — разве он не был гораздо выше совсем недавно?
— Т-точно, — заикаясь, продолжал он, — это так же истинно, как и то, что я лежу перед тобой. Я всего лишь ничтожный орк, отродье Гнилых земель, ничего более. Сюда занесла меня злая судьба — ты должен мне поверить!
— А твой брат? — поинтересовался Бунаис.
— А что с ним?
— Был он виновен или невиновен?
— Невиновен, так же, как и я, — заверил его Раммар, — но после того, как ты его все равно уже убил, ты мог бы оставить меня в живых вместо него. Как тебе вариант?
— Хм, — произнес Бунаис. — Не слишком-то ты мужественен…
— Мужество — это для слабоумных, — открыл Раммар свою личную философию, сильно отличавшуюся по самым главным пунктам от философии среднестатистического орка. — Тот умен, кто остается в живых, а я намереваюсь сделать это в любом случае.
— Ты личинка.
— Да, великий Бунаис, я личинка, — самым жалким образом признал Раммар.
— И червяк.
— Конечно, как скажешь.
— И, кроме всего прочего,
Откуда, ради всего в этом мире, известно Бунаису это слово из языка орков?
Раммар еще раз осторожно взглянул в направлении шторы из листьев — и с удивлением отметил, что великан, хотя и был исполином, но далеко не таким высоким, как показалось вначале, когда тот находился в самом конце пещеры. Причина была очевидна, как на лапе: чем дальше удалялся Бунаис от факелов, тем меньше становилась его тень на занавеске.
Внезапно Раммар услышал глуповатое, слишком хорошо знакомое ему хихиканье.
— Что, черт… — прорычал Раммар, наполовину поднимаясь, в то время как занавеска из листьев открылась перед ним.
К бесконечному удивлению Раммара, перед ним стоял не кто иной, как…
Худощавый орк был одет в плащ из ярких перьев, под мышкой он сжимал ржавый шлем, украшенный рогами, — и корчился от смеха.
— Бальбок! Ты жив!
Раммар обрадованно вскочил на ноги, но в следующий миг облегчение от того, что он увидел брата живым, сменилось слепой яростью от того, что тот так сильно над ним поиздевался.
— Ты жалкий, ничтожный… — Раммар хватал ртом воздух, но в голову ему не приходило ни одно подходящее ругательство, ни на собственном языке, ни на человеческом. Для того, что сделал Бальбок, не было подходящего определения. — Как тебе в голову только пришло меня так пугать? Я перенес тысячи мук!
— Это я заметил, — фыркнув, сказал Бальбок, указывая пальцем на Раммара и сотрясаясь от удовольствия. «Ты личинка!» — «Да, великий Бунаис», — повторял он самые, по его мнению, смешные пассажи, передразнивая дрожащий голос брата. «И червяк!» — «Как скажешь, конечно». — «И, кроме всего прочего
Раммар не ответил. Он просто стоял с перепачканной грязью физиономией, в то время как его опухшие черты лица темнели под грязью — с одной стороны, от ярости, с другой — от стыда. Ему было ясно, что он дал слабину перед братом и бестолковый орк это так быстро не забудет, и все внутри жирного орка взывало о мести. Стыд и ярость были теми чувствами, которые чаще всего приводили орка в состояние
— Ну, погоди! — зарычал Раммар, в то время как глаза его покрылись сеточкой темных прожилок. — Ты у меня за это поплатишься, предатель, змееязыкий, отвратительный ублюдок, а не брат!
И с этими мрачными словами толстенький орк уже собирался было броситься на долговязого, но не успел сделать и шагу, как в комнату снова ворвались амазонки, сжимая в руках занесенные для броска копья.
— Стой! — строго приказала предводительница. — Только тронь Бунаиса, и ты упадешь на пол мертвым, клянусь тебе!
Угроза возымела действие, и
— Но кто?.. Почему?.. Я имею в виду, как вам пришло в голову называть его Бунаисом? — обратился он к воительницам, в то время как Бальбок стал постепенно успокаиваться. — Его зовут не Бунаис, а Бальбок, и он мой брат. По крайней мере, я всегда так считал…
— Молчи! — набросилась на него амазонка. — Не пристало тебе оскорблять супруга Амаз!
— Но черт возьми же! — возмутился Раммар. — У вас что, глаз нет? Я же говорю вам, что это Бальбок, орк. И мы никогда ничего не слышали об этом Бунаисе, не ви…
Он умолк, потому что копья амазонок задрожали прямо перед его лицом.
— У тебя язык без костей! — заявила предводительница. — Может быть, следует его вырезать? Тогда будет поспокойнее!
— Да, — язвительно ухмыльнулся Бальбок, — может быть, нам действительно следует это сделать.
— Ну и отлично. — Раммар подчинился грубой силе. — Вы правы, конечно. Это ни в коем случае не Бальбок, мой брат — как я только мог так подумать? — а великий Бунаис…
— …образец красоты, благородства и грации, — закончила амазонка и вызывающе кивнула ему.
— Образец красоты и благородства, — с отвращением повторил Раммар, а Бальбок обнажил в ухмылке желтые зубы.
— И грации, — настаивала воительница.
— И грации! Как это очевидно… — раздраженно проворчал Раммар.
— Запомни: тебе не пристало критиковать форму воплощения, которую выбрал Бунаис для своего возвращения в Землемирье, — грубо поставила его на место амазонка.
— Какую еще форму воплощения?
— Форму орка.
— Но, черт побери, я же только что говорил, что он орк, разве не так?
— И тем не менее он — Бунаис, наш предок и супруг Амаз.
Раммар покачал головой.
— Как это понимать…
— Много поколений назад Амаз, праматерь нашего племени, основала племя воительниц, которое назвала в честь себя, — гордо провозгласила амазонка. — В качестве дарителя нового, превосходящего все остальные человеческие племена рода она выбрала Бунаиса, мужчину, равного которому не было и никогда не будет. Он был одновременно героем и любовником, воином и поэтом. Он был силен, но раним, мужествен и, тем не менее, осторожен, требователен и в то же время самоотвержен.
