положение довольно ясно». «Я его спросил, — продолжает Церетели, — в каком смысле он считает положение ясным». «В том смысле, — ответил Чхеидзе, — что мирным людям незачем заносить в протокол заявлений об их мирных намерениях. Очень похоже, что нам придется иметь дело с так называемым стихийным выступлением, к которому большевики примкнут, заявив, что нельзя оставлять массы без руководства» (Церетели. Воспоминания. Т. 1. С. 267).].
Центральный комитет вверил руководство операцией, назначенной на 4 июля, Военной организации во главе с Подвойским154. Всю следующую ночь Подвойский и его помощники провели на фабриках и в сочувствующих большевикам воинских частях, побуждая к участию в намеченном мероприятии и давая распоряжения относительно маршрутов. Из большевистского штаба в доме Кшесинской звонили в Кронштадт с просьбой прислать вооруженное подкрепление155. Вооруженная манифестация была назначена на десять часов утра156.
4 июля «Правда» вышла с большим незапечатанным пятном на первой странице, наглядно доказывающим, что статья Каменева и Зиновьева, призывающая массы к сдержанности, была ночью из номера изъята157. Если Ленин и принимал важные решения в эту ночь, мы о них ничего не знаем. Большевистские историки утверждают, что в тот момент он наслаждался тишиной и покоем финской деревни и ни малейшего понятия не имел о том, что делают его коллеги. Считается, что о предпринятых большевиками действиях Ленин впервые узнал от курьера в шесть часов утра, после чего немедленно отбыл в столицу в сопровождении Крупской и Бонч-Бруевича. Если учесть, что сторонники Ленина никогда не предпринимали ничего важного без его личного одобрения, версия эта кажется малоубедительной, тем более, что данное действие было связано с грандиозным риском. Известно также от Суханова (см. ниже), что в ночь перед восстанием Ленин написал в «Правду» статью по этому вопросу; это была, вероятно, статья «Вся власть Советам», опубликованная 5 июля158.
О замыслах большевиков Временному правительству стало известно уже 2 июля. 3-го оно обратилось в штаб Пятой армии, расквартированной в Двинске, с просьбой прислать войска. Но войска выделены не были — отчасти потому, что социалисты из Совета, чье согласие было необходимо, не решались прибегнуть к силе159. Рано утром 4 июля командующий Петроградским военным округом генерал П.А.Полов-цев вывесил объявления, запрещающие вооруженные демонстрации и «предлагающие» воинским частям «приступить немедленно к восстановлению порядка»160. Штаб армии попытался собрать силы, достаточные для подавления уличных беспорядков, но выяснилось, что опереться не на кого: 100 человек из Преображенского гвардейского полка, одна рота из Владимирской военной академии, 2000 казаков, 50 инвалидов — вот все, что удалось набрать. Остальные части гарнизона не выразили ни малейшего желания противостоять мятежным войскам161.
День 4 июля начинался мирно, но жутковатая тишина пустынных улиц вызывала нехорошие предчувствия. В одиннадцать часов утра солдаты Пулеметного полка и красногвардейцы в автомобилях заняли ключевые точки города. В это же время в Петрограде высадилось от 5000 до 6000 вооруженных кронштадтских матросов. Командовавший высадкой Раскольников удивлялся позже, что правительство не попыталось остановить высадку силой, накрыв один-два корабля из береговых орудий162. Моряки получили инструкции сразу после высадки на пирс возле Николаевского моста отправляться к Таврическому дворцу. Но когда они уже выстроились на набережной, посыльный большевиков сообщил, что приказ изменили и им надлежит отправляться к дому Кшесинской. На протесты присутствовавших там эсеров никто не обратил внимания, и эсерка Мария Спиридонова, собиравшаяся говорить перед моряками, осталась без слушателей. Вытянувшись в длинную колонну с военным оркестром во главе, с лозунгами «Вся власть Советам!», моряки пересекли Васильевский остров и по Биржевому мосту, через Александровский парк направились к большевистскому штабу. Там к ним обратились с балкона Я.М.Свердлов, Луначарский, Подвойский и М.М.Лашевич. Ленин, прибывший в дом Кшесинской незадолго до появления моряков, не выказал никакого желания выступить, что было ему несвойственно. Вначале он отказался появляться перед матросами, сославшись на плохое самочувствие, но потом дал себя уговорить и обратился к собравшимся с коротким приветствием. Он говорил, как «счастлив видеть то, что происходит, как теоретический лозунг, брошенный два месяца тому назад, о переходе всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, претворяется сейчас в жизнь»163. Даже эти осторожно подобранные слова не оставили ни в ком сомнения, что большевики осуществляли государственный переворот. С этого момента и вплоть до 26 октября Ленин больше публично не выступал.
Матросы отправились к Таврическому дворцу. Суханов так передает рассказ Луначарского о происходившем в штабе большевиков после их ухода: «Ленин в ночь на 4 июля, посылая в «Правду» плакат с призывом к мирной манифестации, имел определенный план государственного переворота. Власть, фактически передаваемая в руки большевистского Ц.К., официально должна быть воплощена в «советском» министерстве из выдающихся и популярных большевиков. Пока что было намечено три министра: Ленин, Троцкий и Луначарский. Это правительство должно было немедленно издать декреты о мире и о земле, привлечь этим все симпатии миллионных масс столицы и провинции и закрепить этим свою власть. Такого рода соглашение было решено между Лениным, Троцким и Луначарским. Это состоялось тогда, когда кронштадтцы направились от дома Кшесинской к Таврическому дворцу <…> акт переворота должен был произойти так. 176-й полк, пришедший из Красного Села, тот самый, который Дан расставлял в Таврическом дворце на караулы, должен был арестовать ЦИК. К тому времени Ленин должен был приехать на место действия и провозгласить новую власть». [Суханов. Записки. Т. 4. С. 511–512. После того как Суханов в 1920 г. опубликовал свои воспоминания, Троцкий выступил с яростными опровержениями, а затем, подстрекаемый Троцким, то же сделал и Луначарский. Последний отправил Суханову письмо, в котором оценивал его сообщение как абсолютно безосновательное и предупреждал, что публикация эта может иметь для Суханова, «как для историка, неприятный результат» (Там же. С. 514–515). Суханов, однако, отречься от написанного не захотел, настаивая, что правильно привел сказанные ему Луначарским слова. В том же году Троцкий и сам признал во французском коммунистическом издании, что июльские события были задуманы как захват власти — т. е. учреждение большевистского правительства: «Мы ни на мгновение не усомнились, что эти июльские дни были прелюдией к победе» (Bulletin Communiste. Paris. 1920. № 10. 20 May. P. 6; Drachkovitch M.M., Lazitch B. Lenin and the Comintern. V. 1. Stanford, Calif, 1972. P. 95).].
Матросы, предводительствуемые Раскольниковым, двигались вниз по Невскому. К ним присоединились низшие чины сухопутных и красногвардейцы. Впереди, по бокам и позади колонны ехали броневики. Люди несли полотнища с лозунгами, подготовленные большевистским Центральным Комитетом164. Когда колонна повернула на Литейный, в сердце «буржуйского» Петрограда, по ней были сделаны первые выстрелы. Колонна в панике рассыпалась во все стороны, ведя беспорядочный ответный огонь (некто, наблюдавший эту сцену из окна, сделал фотоснимок, ставший одним из редких фотосвидетельств насилия в русской революции). Когда стрельба прекратилась, демонстранты перегруппировались и вновь двинулись к Таврическому дворцу, но шли, уже не сохраняя строя, держа ружья наизготовку. К Совету прибыли к четырем часам пополудни и были встречены громким ликованием солдат Пулеметного полка.
Большевики привели к Таврическому дворцу путиловских рабочих (их численность оценивается по разным источникам в 11–25 тыс. человек). [Никитин (Роковые годы. С. 133) приводит более низкую цифру; «История Путиловского завода, 1801–1917» (М, 1961. С. 626) называет цифру более высокую. Оценка, данная Троцким, — 80 тыс. (History. V. 2. Р. 29) является чистой фантазией.]. К толпе присоединялись рабочие с других фабрик, отряды военных, и постепенно она разрослась до нескольких десятков тысяч человек. [Большевистские источники приводят цифру в 500 тыс. и более демонстрантов (Владимирова В. // Пролетарская революция. 1923. № 5(17). С. 40), но она сильно преувеличена: принимавшая участие в демонстрации толпа не превышала одной десятой от этого числа. Анализ поведения гарнизонных частей, принимавших участие в событиях, показывает, что активны были 15–20 % войск или менее (см.: Кочаков В.И. // Уч. зап. Ленингр. гос. ун-та. 1956. № 205. С. 65–66; Соболев Г.Л. // Ист. зап. 1971. № 88. С. 77). Большевики и тогда и позднее сильно преувеличивали число демонстрантов, чтобы подтвердить свое заявление, что не они вели «массы», но последние оказывали на них давление (см. воспоминания очевидца: Соболев А. // Речь. 1917. 5 июля. № 155 (3, 897))]. События происходили как бы стихийно, но вся масса жестко направлялась и управлялась большевистскими агентами, смешавшимися с народом. Милюков так описывал разворачивавшуюся перед дворцом картину: «Таврический дворец сделался настоящим центром борьбы. В течение целого дня к нему подходили вооруженные части, раздраженно требовавшие, чтобы
