Совет взял, наконец, власть. В 2 часа началось заседание солдатской секции, но оказалось, что из 700 членов собралось только 250 человек. Заседание не успело закончиться, когда (в 4 часа дня) зал потребовался для соединенного заседания Советов. Как раз к этому времени подошли к Таврическому дворцу кронштадтцы и пытались ворваться во дворец. Они требовали министра юстиции Переверзева для объяснений, почему арестован на даче Дурново кронштадтский матрос Железняков и анархисты. Вышел Церетели и объявил враждебно настроенной толпе, что Переверзева нет здесь и что он уже подал в отставку и больше не министр. Первое было верно, второе неверно. Лишившись непосредственного предлога, толпа немного смутилась, но затем начались крики, что министры все ответственны друг за друга, и сделана была попытка арестовать Церетели. Он успел скрыться в дверях Дворца. Из дворца вышел для успокоения толпы Чернов. Толпа тотчас бросилась к нему, требуя обыскать, нет ли у него оружия. Чернов заявил, что в таком случае он не будет разговаривать с ними. Толпа замолкла. Чернов начал длинную речь о деятельности министров-социалистов вообще и своей, как министра земледелия, в частности. Что касается министров — к.-д., то «скатертью им дорога». Чернову кричали в ответ: «Что же вы раньше этого не говорили? Объявите немедленно, что земля переходит к трудящемуся народу, а власть — к Советам». Рослый рабочий, поднося кулак к лицу министра, исступленно кричал: «Принимай, с. с, власть, коли дают». Среди поднявшегося шума несколько человек схватили Чернова и потащили к автомобилю. Другие тащили ко дворцу. Порвав на министре пиджак, кронштадтцы втащили его в автомобиль и объявили, что не выпустят, пока Совет не возьмет всю власть. В зал заседания ворвались возбужденные рабочие с криком: «Товарищи, Чернова избивают». Среди суматохи Чхеидзе объявил, что товарищам Каменеву, Стеклову, Мартову поручается освободить Чернова. Но освободил его подъехавший Троцкий: кронштадтцы его послушались. В сопровождении Троцкого Чернов вернулся в залу». [Милюков. История второй русской революции. Т. 1. София, 1921. С. 243–244. Другие версии инцидента с Черновым см.: Владимирова В. // Пролетарская революция. 1923. № 5 (17). С. 34–35; и Раскольников. С. 69–71.].
Ленин тем временем без помех добрался до Таврического дворца, где и затаился, готовясь, смотря по тому, как сложатся события, либо принять власть, либо объявить всю демонстрацию стихийным взрывом народного негодования и исчезнуть. Раскольникову показалось, что он был доволен165.
События разворачивались не только у дворца. Пока толпы сходились к местоположению Советов, небольшие вооруженные отряды под руководством Военной организации оккупировали стратегически важные пункты. Шансы большевиков резко возросли, когда на их сторону перешел гарнизон Петропавловской крепости, числом до 8000 человек. Моторизованные отряды большевиков заняли типографии некоторых антибольшевистских газет; самая откровенная, «Новое время», была занята анархистами. Другие отряды взяли под контроль Финляндский и Николаевский вокзалы; на Невском и прилегающих улицах были установлены пулеметные гнезда, что отрезало штаб Петроградского военного округа от Таврического дворца. Один вооруженный отряд атаковал отделение контрразведки, в котором хранились материалы о сношениях Ленина с Германией166. Ни один из этих отрядов не встретил сопротивления. По мнению газеты «Наш век», в этот день Петроград перешел в руки большевиков167.
Все было подготовлено для формального переворота: по видимости — от лица Советов, в действительности — в пользу большевиков.
В преддверии этого венчающего события большевики отобрали делегацию «представителей» пятидесяти четырех фабрик, которые должны были обратиться в Таврический дворец с прошением о передаче власти Советам. Несколько делегатов прорвались в комнату, где заседал Исполком. Некоторым из них дали слово. Мартов и Спиридонова поддержали высказанное ими требование, причем Мартов заявил, что это воля истории168. В тот момент, казалось, восставшие готовы были захватить помещение Совета. Совет не мог противостоять этой угрозе: вся его охрана состояла из шести часовых169.
И все же большевики не нанесли последнего удара. Почему — из-за неорганизованности, нерешительности, или того и другого вместе, — сказать трудно. Б.В.Никитин объясняет неспособность большевиков в тот момент взять власть плохой подготовкой: «Восстание произошло экспромтом, оно не было подготовлено, что видно положительно из всех действий противника. Полки и большие отряды не знали своих ближайших задач даже на главном пункте. Им говорили с балкона дома Кшесинской: «Идите к Таврическому дворцу, возьмите власть». Они пошли и, пока ждали обещанного дополнительного приказания, ряды их смешались между собой. Наоборот, 10–15 человек на грузовиках, броневики, маленькие команды на автомобилях сохраняли полную свободу действий, имели господство в городе, но также не получили конкретных задач, чтобы захватить опорные пункты, как вокзалы, телефонные станции, продовольственные магазины, арсеналы, все двери которых были открыты настежь. Улицы заливались кровью, но руководства не было…». [Никитин. Роковые годы. С. 148. Невский говорит, что Военная организация, учитывая возможность поражения, специально держала половину своих сил в резерве (Красноармеец. 1919. Окт. № 10 (15). С. 40).].
Однако по здравом размышлении становится ясно, что большевики потерпели неудачу вовсе не из-за недостатка сил или плохой подготовки: современники событий в один голос уверяют, что город можно было взять голыми руками. Скорее, причиной послужило то, что «верховный главнокомандующий» в последнюю минуту занервничал. Ленин попросту не мог прийти ни к какому решению; по словам Зиновьева, бывшего с ним бок о бок все эти дни, он постоянно размышлял вслух, пора или не пора «попробовать», и в конце концов решил, что не пора170. По какой-то причине у него недостало мужества для последнего шага; возможно, его сдерживала мысль о нависшей над ним опасности в связи с выявлением его сговора с Германией. Позднее, когда Троцкий и Раскольников оказались соседями по тюремной камере, Троцкий проронил слова, которые Раскольников принял за косвенную критику в адрес Ленина: «Пожалуй, мы сделали ошибку. Следовало бы попытаться захватить власть» 171.
В то время, когда происходили эти события, Керенский находился на фронте. Напуганные министры ничего не предпринимали. Ревущая многотысячная вооруженная толпа перед Таврическим дворцом, вид мчащихся в неизвестных направлениях машин с солдатами и матросами, понимание того, что гарнизон взбунтовался, — все это наполняло их чувством безысходности. П.Н.Переверзев вспоминал, что правительство фактически оказалось в плену: «Не арестовал же я 4 июля до опубликования документов главарей восстания только потому, что они в этот момент фактически уже арестовали часть Временного правительства в Таврическом дворце, а кн. Львова, меня и заместителя Керенского могли арестовать без всякого риска для себя, если бы их решимость хотя бы в десятой доле равнялась их преступной энергии»172.
В этой отчаянной ситуации Переверзев решил опубликовать часть имеющейся в его распоряжении информации о связях Ленина с Германией, надеясь, что это вызовет в войсках резкую антибольшевистскую реакцию. Он уже две недели пытался предать эти сведения гласности, но кабинет препятствовал ему на том основании, что (как было сказано в меньшевистской газете) «необходима была осторожность, когда речь шла о лидере большевистской партии»173. Позднее Керенский обвинял Переверзева в «непростительной» ошибке, которую тот допустил, опубликовав материалы о Ленине, но сам он, узнав 4 июля о волнениях, побуждал Львова «ускорить опубликование сведений, имеющихся в руках министра иностранных дел»174. Предварительно посовещавшись с полковником Б.В.Никитиным и генералом П.А.Половцевым, Переверзев пригласил в свою канцелярию более восьмидесяти представителей находящихся в городе и под Петроградом воинских частей и журналистов. Было пять часов вечера, возбуждение вокруг Таврического дворца достигло критической точки, и большевистский переворот, казалось, случится с минуты на минуту. [Новая жизнь. 1917. 7 июля. № 68. С. 3. Воспоминания Переверзева о событиях содержатся в его письме в редакцию «Нового времени» (1917. 9 июля. № 14 (822). С. 4). Известно также, что он опубликовал свои воспоминания в «Последних новостях», 31 окт. 1930 г., но этот номер газеты мне достать не удалось.]. Приберегая самые ценные свидетельства для возможного будущего процесса над лидерами большевиков, Переверзев представил только часть имевшихся у него доказательств, самые неубедительные. Выступил лейтенант Д.Ермоленко, не очень уверенно рассказавший, как, будучи в немецком плену, слышал, что Ленин работает на Германию. Эти показания с чужих слов дискредитировали правительство, особенно в глазах социалистов. Переверзев представил также часть информации о большевистских финансовых отношениях с Берлином, осуществляемых через Стокгольм. Неблагоразумно он
