комплектования. В сентябре Москва направила на Восточный фронт десятки тысяч свежих новобранцев; к середине октября силы большевиков удвоились. 14 октября, отдохнув и пополнив свои ряды, красные возобновили наступление и перешли реку Тобол. Белые продолжали оказывать упорное сопротивление: замечательное мужество показала их дивизия, сформированная из восставших против большевиков рабочих Ижевского оружейного завода. Однако, несмотря ни на что, исход кампании к концу ноября не вызывал уже никаких сомнений, и красное командование начало забирать с Восточного фронта войска, чтобы послать их против Деникина142. Остатки колчаковской армии отошли в Омск.
После того как Царицын пал, туда приехал Деникин и созвал совещание штаба, чтобы определить следующие по очередности стратегические задачи. В то время (на 1 июля) фронт проходил от Царицына на Балашов—Екатеринослав— Херсон, причем фланги упирались в Волгу и Днепр143. Все генералы согласились с тем, что следует двигаться на Москву, но снова Деникин и Врангель поспорили, как это сделать наилучшим образом. Для разобщенных, лишенных каких-либо средств координировать свои действия белых армий ситуация была типичной: Деникин предпринимал наступление на Москву в то время, как Колчак отступал. [В защиту Деникина можно высказать то соображение, что он имел лишь весьма смутное понятие о происходившем на Восточном фронте, поскольку у него не было прямой связи со штабом Колчака за исключением редких курьеров, прорывавшихся сквозь линии красных или же обходным путем — через Париж и Лондон (см.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 5. С. 88–90)].
3 июля Деникин издал приказ за номером 08878, получивший известность как «Московская директива»144. В качестве следующей и, возможно, последней задачи армии в ней обозначалось взятие столицы. Осуществить его намечалось посредством тройной атаки: 1) Врангелю во главе Кавказской армии предстояло выступить на Саратов—Ртищево—Балашов, выручить находившиеся там части донских казаков, затем направиться через Пензу, Арзамас, Нижний Новгород и Владимир на Москву; 2) В.И.Сидорину, возглавлявшему Донскую армию, приказывалось направить несколько частей на взятие Воронежа и Рязани, а остальные двинуть на Оскол, Елец, Волотово и Каширу; 3) В.З.Май-Маевский во главе Добровольческой армии имел задачу наступать со стороны Харькова через Курск, Орел и Тулу. Это являлось главным направлением удара, поскольку представляло собой наикратчайший путь к столице. Для защиты своего левого фланга Май-Маевскому предлагалось отрядить часть войска, чтобы занять Киев, а остальным частям — занять Херсон и Николаев, за три месяца до того оставленные французами.
Наступление намечалось широким фронтом, от Самары на востоке до Курска на западе, что составляло 700 км; после проведения запланированных на Украине операций линии фронта предстояло увеличиться до 1000 км. Деникин посылал в наступление весь свой боевой состав, не оставляя практически никакого резерва. Фронт вытягивался, увеличивалась и потребность в бойцах, поэтому осенью ряды Добровольческой армии пополнились за счет призывников и военнопленных.
Врангель возражал против планов Деникина, напоминая о том, как опасно растягивать фронт, не имея достаточных резервов и надежного, хорошо обеспеченного тыла. Он предложил альтернативный вариант, согласно которому удар концентрировался в направлении Саратова, в его собственном секторе. По словам Врангеля, Деникин воскликнул, выслушав его: «Ну, конечно, первыми хотите попасть в Москву!»145. [Белое дело. Т. 5. С. 160.]. С точки же зрения Врангеля, замысел Деникина являлся не чем иным, как «смертным приговором армиям Юга России», поскольку, отказываясь выбрать единое главное направление удара, он игнорировал все принципы военной стратегии146.
Это была, конечно, отчаянная попытка — «все или ничего», азартный ход, сделанный в осознании того, что, не будь Москва взята до начала зимы, Британия прекратит всякую помощь. Постоянное ощущение, что терпение Британии истощается, играло не последнюю роль в выборе Деникиным стратегии, при которой он, обычно чрезвычайно осторожный, ставил разом все свои силы на кон. Но и еще одно соображение стояло за этой готовностью идти на риск: Красная Армия росла не по дням, а по часам, и с каждым днем разрыв в боевых возможностях противников увеличивался не в пользу Деникина.
Деникин прекрасно отдавал себе отчет: растягивая линию фронта, он нарушает традиционные стратегические принципы, однако считал, что в тех нетривиальных условиях, в каких ему приходилось сражаться, он должен и вести себя нетривиально: «Стратегия внешней войны имеет свои законы — вечные, неизменные… не допускает разброски сил и требует соразмерной им величины фронта… Мы занимали огромные пространства, потому что, только следуя на плечах противника, не давая ему опомниться, устроиться, мы имели шансы сломить сопротивление превосходящих нас численно сил его. Мы отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали ее хлеба, огромного количества военных припасов и неисчерпаемых источников пополнения армии. В подъеме, вызванном победами, в маневре и в инерции поступательного движения была наша сила… Мы расширяли фронт на сотни верст и становились от этого не слабее, а крепче… Только при таком условии мы имели возможность продолжать борьбу. Иначе мы были бы задушены огромным превосходством сил противника, обладавшего неисчерпаемыми человеческими ресурсами»147. Н.Какурин, бывший полковник царской армии на службе у красных, в своей авторитетной истории гражданской войны соглашается с Врангелем в том, что Деникин слишком растянул свой фронт по сравнению с размерами армии и что сконцентрированный прорыв в сторону Саратова оказался бы эффективным. В то же время он сходится с Деникиным во мнении, что в сложившихся обстоятельствах тому ничего другого не оставалось, как только выбросить стратегию на ветер и поставить все на одну карту в надежде, что она выиграет148.
Несмотря на то что летом 1919 г. силы Деникина возросли за счет мобилизованных, Красная Армия продолжала наращивать численное превосходство. По данным советской стороны, ее Южная армия насчитывала 140 000 пехотинцев, 20 600 сабель и 541 полевое орудие — этому со стороны белых противостояли 101 600 пехоты, 50 750 кавалерии и 521 полевое орудие (включая «глубокие резервы»). По сведениям штаба Деникина, к середине июля у красных на Юге было 180 000 человек, у белых — 85000. Каким бы цифрам мы ни доверяли больше, численное превосходство красных не вызывает сомнения, и оно еще возросло в течение боевых действий, когда поступило подкрепление в 60 000 новобранцев.
В течение следующего полугодия на Юге шли крайне тяжелые бои, сопровождавшиеся страшными зверствами, особенно со стороны Красной Армии. Троцкий запретил казнить военнопленных, но этот запрет часто игнорировали, особенно в отношении захваченных белых офицеров, а иногда и по приказу верховного командования. Так, в августе, когда кавалерийский отряд белых под началом донского казачьего генерала К.К.Мамонтова совершил набег на территорию красных и чуть не попал в окружение, главнокомандующий С.С.Каменев приказал: «Пленных не брать»149. «Раненых или взятых в плен офицеров не только добивали и расстреливали, но всячески мучили. По количеству звездочек на погонах вколачивали в плечи гвозди, вырезали на груди ордена, на ногах лампасы. Отрезали детородные члены и вставляли в рот»150. Белые также казнили многих захваченных красных командиров и комиссаров, но, насколько известно, не пытали их.
10 августа Деникинское наступление переживало крупный успех: донские казаки Мамонтова совершили в этот день набег на Тамбов. Силы казаков, не превышавшие 8000 сабель, совершили прорыв между Восьмой и Девятой армиями и прошли 200 км вперед по советской территории. Они перерезали линии связи, взорвали склады с военным снаряжением, разрушили железнодорожные пути. При появлении казаков крестьяне стали подниматься против Советской власти. Красные войска, посланные для перехвата налетчиков, так перепугались, что отказывались выходить из железнодорожных вагонов, доставивших их на фронт: Ленин приказал расстреливать каждого такого отказчика151. Двадцать тысяч новобранцев, направленных для пополнения Красной Армии, взяли без сопротивления в плен и зачислили в белые войска. Мамонтовская кавалерия, почти не встретив сопротивления, вошла в Тамбов, вслед за чем заняла Воронеж. Если бы этот рейд продолжался в прежнем темпе, он нанес бы красным неисчислимые потери. Однако донские казаки прекратили воевать и занялись мародерством, а двигаться вперед стали едва ли не ползком, поскольку тащили за собой вагоны награбленного добра. Вскоре многие из мамонтовцев вообще двинулись по домам, чтобы припрятать трофеи и помочь собрать урожай. 19 сентября, когда операция закончилась, от кавалерийского корпуса оставалось меньше 1500 человек152. Основным следствием этого набега было то, что красное командование обратило наконец внимание на важность кавалерии, которой оно вначале пренебрегало. Вскоре был создан Первый конный корпус под командованием Семена Буденного, нанесший в октябре и ноябре сокрушительный удар по войску Деникина.
