такой на земле, ни на что не похожий… Ух, сколько домов! — воскликнула Поллианна, восторженно озираясь вокруг. — Но впрочем, даже для тех людей, которых мы видели на вокзале, уже нужно много домов, а если прибавить тех, кого мы видели на улицах…
— А сколько еще у каждого из них знакомых! Это здорово. Я люблю людей. А вы?
— Людей?
— Да, всех вместе и каждого порознь.
— Нет, Поллианна, я не могла бы о себе этого сказать, — холодно и, чуть наморщив лоб, проговорила Руфь Кэрью.
Искорка погасла у нее в глазах. Теперь она смотрела на девочку недоверчиво. «Вот уже первое нравоучение, — думала она про себя, — ты помнишь, о чем я тебя предупреждала, сестричка?»
— Жалко, что вы нет. А я да, — вздохнула Поллианна. — Они все очень интересные и совершенно разные. И вот здесь их такое множество — интересных и разных. Вы не представляете себе, как я рада тому, что я здесь. Я сразу так обрадовалась, когда узнала, что поеду в гости к родной сестре мисс Уэтербай. Я ее люблю и сразу решила, что полюблю вас. Сестры обязательно бывают похожи, даже если они не близнецы, как были у нас миссис Джонс и миссис Пек: у них все было похоже, за исключением бородавки. Но вы не знаете, что я имела в виду. Вот я вам сейчас расскажу.
И миссис Кэрью, оградившая себя непроницаемой броней от всяких нравоучений и проповедей, поймала себя на том, что внимательно слушает историю бородавки на носу у миссис Джонс из «Женской помощи».
Под конец истории лимузин повернул на Федеративную авеню, и Поллианна начала вслух восторгаться этой красивой улицей с двориком посередине.
— После тех узеньких улиц здесь такой простор! Наверно, всем бы хотелось тут жить! — заключила она с пафосом.
— Да, наверно. Но едва ли это возможно, — заметила миссис Кэрью и вскинула при этом брови.
Поллианна решила, что ее заподозрили в алчном желании стать обитательницей дома на этой улице, и поспешила поскорее рассеять подозрения.
— Да конечно же, нет! И потом узкие улицы в чем-то даже и лучше. Не надо бежать сквозь поток машин за яйцами и содой. А то ведь можно погибнуть или покалечиться, как я покалечилась… Как, это вы здесь живете? — Машина в этот момент остановилась у парадного входа. — Вы здесь живете, миссис Кэрью?
— Ну конечно, — не без раздражения ответила Руфь.
— Как же это замечательно — жить в таком удивительном месте! — воодушевленно восклицала Поллианна, соскочив на тротуар и осматриваясь. — Вы очень счастливая!
Миссис Кэрью не отвечала. Хмурая, неулыбающаяся, она отошла от лимузина.
Поллианна вновь подумала, что она что-то сказала не так, и принялась вносить поправки.
— Я ведь не имею в виду такое счастье, в котором есть греховная гордыня, — объясняла она, с тревогой глядя на миссис Кэрью. — Мне тетя Полли тоже говорила, что грешно все время радоваться. Но я говорю не про такую радость, что вот у других этого нет, а у тебя есть. Бывает другая радость, когда хочется кричать, сходить с ума, хлопать дверями, даже делать недозволенные вещи, — она стала подниматься и опускаться на цыпочках, прихлопывая в ладоши.
Машина отъехала. Миссис Кэрью, по-прежнему безучастная и хмурая, направилась к своему дому.
— Идем, Поллианна, — были единственные ее слова.
Через несколько дней Делла Уэтербай нетерпеливо вскрывала конверт письма, пришедшего от Руфи. С тех пор как Поллианна обосновалась в ее доме, это была первая весточка.
Милая сестра,
не знаю, кто тебя надоумил навязать мне эту малышку. По временам я дохожу до бешенства и просто ума не приложу, как от нее отделаться. Я раза три готова была отправить ее к тебе или в этот самый Белдингсвилъ, где ее все так любят и уж, конечно, не оставили бы без внимания в отсутствие тети Полли. Но едва я раскрывала рот, как она сразу принималась рассыпаться в благодарностях, говорить, как ей здесь хорошо, какое для нее счастье жить со мной и какая я добрая, что согласилась ее взять на то время, пока тетя Полли гостит в Германии. Ну скажи на милость, как могу я после таких ее слов взять и объявить: «Собирай вещи и прочь отсюда!». И что самое невероятное, ей, кажется, и впрямь не приходит в голову, что я терплю ее через силу, что она мне не нужна.
Разумеется, если она начнет назидать и диктовать, сколько молитв я должна читать утром и вечером, — тогда уж я непременно отправлю ее на все четыре стороны. Я тебя об этом предупреждала с самого начала. Иногда мне кажется, что она затевает какую-то проповедь, но всегда в конце концов она переключается на какую-нибудь забавную историю про эту свою «Женскую помощь». Может быть, это просто обходной маневр — чтобы не навлечь на себя гнева? Господи, неужели ей и правда у меня нравится?
А вообще, Делла, она невыносимое существо. Вот послушай. Во-первых, сразу начались неуемные восторги по поводу моего дома. Едва она переступила порог, как сразу же потребовала показать мне все комнаты. Она буквально ни одной вещицы не оставила без внимания. В конце концов она заявила, что у меня даже лучше, чем у мистера Джона Пендлтона. Это, насколько я понимаю, какой-то богач из Белдингсвиля. Ведь едва ли он имеет отношение к «Женской помощи».
Но все это еще пустяки! Она без конца повествует мне о каких-то миссионерах, и я должна смеяться в угоду ей, хотя на самом деле надо бы плакать: какое тяжелое детство было у этой бедняжки!
И мало того, что Поллианна наложила на меня обязанности гида, она еще извлекла откуда-то белое вечернее сатиновое платье, которое я не надевала уже лет пять, и заставила нарядиться. Вообще я иногда чувствую себя игрушкой в ее руках.
За платьями последовали украшения. Она никак не могла прийти в себя от восторга при виде двух колец, которые я по глупости в угоду ей извлекла из сейфа. И, Делла, по-моему, она уже начинает сходить с ума. Она надела на меня все кольца, броши, браслеты и ожерелья, какие только нашлись в моих шкатулках, и заставила наколоть две бриллиантовые диадемы! Я сидела, вся увешенная жемчугами, бриллиантами и изумрудами, и чувствовала себя чем-то вроде языческой богини в индуистском храме, особенно когда это абсурдное существо принялось плясать вокруг меня, хлопать и петь сочиненную кем-то из ее друзей песню.
Поллианна не слишком мне мешает — ей есть чем себя занять. Она уже числит в своих приятелях угольщика, полисмена, юного разносчика газет, не говоря уже о всех моих домашних слугах. Все они вместе и каждый в отдельности, похоже, очарованы девочкой. Но если ты думаешь, что и я тоже, то ты ошибаешься. Я бы уже давно отправила ее к тебе или куда-нибудь, если бы не дала обещания продержать ее у себя до весны. А что она может заставить меня забыть Джейми и мою великую скорбь — это исключено. Из-за нее я только острее переживаю свою утрату, потому что вижу перед глазами ее, а не Джейми. Но я выдержу ее присутствие, если только она не начнет меня поучать. А если начнет, отправлю ее к тебе. Пока еще она не пыталась этого делать.
«Она еще не пыталась поучать. Однако! — удовлетворенно подумала Делла, убирая это письмо в ящик с другими письмами. — Руфь, ты уже отперла все комнаты в доме, примеряешь сатиновые платья, надеваешь на себя все драгоценности, а Поллианна не живет у тебя и недели. И она не поучает тебя; думаю, что ты уже и не дашь к этому повода».
4. ИГРА И МИССИС КЭРЬЮ
Бостон явился новым впечатлением для Поллианны, но и для Бостона — то есть для той его части, которой посчастливилось близко познакомиться с необычной гостьей — Поллианна тоже явилась новым
