изложить зародившуюся мысль.
– Да, наконец ты понял меня правильно, – горько улыбнулся Гардин. – Я хочу уйти туда, куда рано или поздно уходят все из Мира живых.
– То есть для тебя сейчас смерть лучше существования в Пограничной зоне? – уточнил я.
– Не совсем, – ответил Гардин. – Сейчас для меня существование в Пограничной зоне есть лучшие дни моего бытия. Я счастлив!
– Ничего не понимаю! – воскликнул я, но Гардин не дал мне договорить.
– Наташа здесь, – сказал он. – Наташа в Пограничной зоне. Я постоянно вижу ее… такой, какой она была, а она видит меня таким, каким был я. И мы счастливы!
– Что?! – поразился я. – Наташа здесь? Но как…
– Да, она лежит в коме в сочинской больнице. Я это знаю. И она знает: не сегодня-завтра ей могут отключить систему поддержания жизнедеятельности. И тогда она уйдет… И я хочу уйти с ней! Понимаешь?
– По-моему, я тебя понял, – в смятении пробормотал я. – Но для этого статуя в любом случае должна оказаться в моих руках. А сейчас она находится у одного весьма богатого и влиятельного человека, который сам собирается воспользоваться ею. И я не знаю, что после этого будет со статуей.
– Это ты о Протасове? – небрежно поинтересовался Гардин. – Я знаю, я в курсе. Именно в связи с этим тебя хочет повидать еще кое-кто.
И Гардин кивком головы указал на молча сидевшего рядом с ним за столом человека. Точнее, это была какая-то тень человека: общие контуры фигуры, то усиливающиеся до почти четкой видимости, то почти растворяющиеся до едва видимого абриса.
– Кто это? – спросил я Гардина, но тот лишь пожал плечами и поднес палец к губам.
– Это неважно, кто я сейчас и кем был, – прошелестел голос. – У меня к вам одна просьба. Подчеркиваю: это важно в равной степени и для вас, и для господина Гардина, и для меня.
– Что вам нужно от меня? – с трудом проговорил я: от волнения внезапно пересохло горло и каждое слово давалось с трудом.
– Я напишу на столе то, что вам нужно запомнить – на случай, если ваша зрительная память сильнее.
– А почему вам не написать записку и не передать ее мне? – предложил я. Мое предложение было встречено дружным смехом.
– Отсюда вы ничего не сможете вынести, – пояснил Сэндмэн. – Так что запоминайте.
На столе сами собой появились четкие буквы надписи. Судя по всему, это был адрес, написанный по- английски: Iva Grodnenski, 5115 Sunset Blvd, L.A., Cal., USA.
А ниже по-русски: «Убил бобра – спаси дерево».
– Это послание вы должны слово в слово воспроизвести господину Протасову. Повторите текст!
– Вы уверены? – с сомнением вопросил я, послушно повторяя текст.
– Это единственный шанс, – ответил мой призрачный собеседник, тая в воздухе. Вместе с ним вся каменная зала вдруг поплыла, как в тумане.
– Прощай, Слава! – сказал Гардин, с надеждой глядя на меня. – И пусть у тебя все получится!
– Подождите! – воскликнул я. – Но я еще хотел спросить…
– Поспешите, Мечислав! Портал закрывается, – обеспокоенно заторопил Сэндмэн. Он легко приподнял меня со стула за плечи и буквально швырнул к двери. Я не успел опомниться, как вылетел из залы, распахнув дверь своим телом, больно ударился лбом и упал на пол. Это уже не был каменный пол подземелья, обычный линолеум, как у меня дома. Я открыл глаза, поднялся с пола. Да, это моя квартира. Секунду поколебавшись, я решительно открыл дверь ванной. Там действительно была ванная.
Портал закрылся. Или я проснулся. Или то и другое одновременно.
Я сварил кофе, взглянул на часы: пять утра. Впрочем, какая разница? Уснуть уже не удастся. Надо ехать к Таврову, советоваться.
Тавров еще спал, когда я позвонил ему по домофону в семь часов утра.
– Ты что, из сословия сов перешел в сословие жаворонков? – проворчал Тавров, зевая и запахивая полы шелкового халата. В квартире было душно: все окна панельной однушки выходили на одну сторону, причем южную. Мало того, что квартиру невозможно было проветрить, так еще наружная стена за долгий летний день раскалялась до невозможности, и ночью на улице было около двадцати трех градусов, а в квартире Таврова явно за тридцать. Я немедленно стал покрываться противным липким потом, захотелось пить.
По моему мнению, проектировщикам, ориентирующим городские жилые дома стеной на юг, следует давать пожизненное заключение: за особо циничное издевательство над несчастными обитателями их творений.
Тавров предложил мне чаю. Чай в такую жару?! Мы все-таки не в Средней Азии, где из-за очень сухого воздуха пот мгновенно испаряется, охлаждая тело. В нашем климате, покрывшись потом, так и будешь ходить целый день.
– Между прочим, горячие напитки в такую жару могут привести к перегреву организма и, как следствие, к тепловому удару, – заметил я. – Кроме того, чай содержит много кофеина, который в условиях перегрева организма плохо действует на сердце.
– А Онищенко рекомендовал… – начал было Тавров, но я перебил его:
– Валерий Иванович! Любое высказывание Онищенко тянет на премию «Идиотизм года». Чего стоит одно его предложение о введении сиесты?! Не все же работают в колхозах, рядом с домом. Получается, в жару люди должны лишний раз идти на работу! Или удлинять свой рабочий день на несколько дополнительных часов обеденного перерыва. Почему просто не предложить работать ночью? Или обязать работодателей установить на рабочих местах кондиционеры, ведь подавляющее число людей работает в замкнутых помещениях. Или работать сутками, чтобы реже ездить на работу? Сутки через трое. Сутки в кондиционированном помещении лучше, чем по два-три часа в общественном транспорте при температуре выше тридцати градусов.
– Тебя с утра Онищенко обидел? – мрачно поинтересовался Тавров.
– Нет, просто пить хочется, – признался я. – Холодненького.
Тавров пошарил в холодильнике и достал пакет молока. Но, увидев мое лицо, поспешно спрятал молоко и извлек банку «Сибирской Короны». Пиво в такую рань?!
– А квасу нет? – жалобно осведомился я.
– Нет, – отрезал Тавров. – Холодное есть только молоко и пиво. Еще из холодных напитков только сметана и водка, но думаю, что это точно не подойдет.
Н-да… Пиво с утра – и день свободен. Впрочем, какая разница? Если «сова» встал в пять часов утра, то день для него потерян. Зато холодное!
– Выкладывай, что стряслось, – велел Тавров, когда я утолил жажду.
– Вы можете сказать, что это сон, но я знаю: вам приходилось сталкиваться в своей жизни с разными мистическими явлениями, – начал я. – Поэтому и надеюсь на ваш совет.
Я рассказал об обстоятельствах встречи с Гардиным. Когда я упомянул Сэндмэна, Тавров поморщился, но от комментариев воздержался.
– Мистика? Хм… Вот что я скажу: забудь об этом, – посоветовал Тавров, пристально глядя на меня. – Если ты будешь толковать с людьми о своих путешествиях в Пограничную зону в компании с Хозяином Сонной Тропы, то неизбежно попадешь в психушку. Так что будем считать, что это был обычный сон. Понял?
Я кивнул. Сон так сон. Никакой мистики – так спокойней на душе.
– Но сон может быть вещим, своего рода обработка подсознанием ускользнувшей от сознания информации, – добавил Тавров, протягивая мне листок бумаги для записей. – Поэтому запиши то послание из сна.
Я воспроизвел текст из моего ночного видения. Тавров пожевал губами, изучая текст и спросил:
– Есть какие-нибудь соображения?
– Английский текст – это адрес. Бульвар Сансет, Лос-Анджелес, Калифорния, США. И проживать там должен человек по имени Айва Гродненски. Не могу сказать, мужчина это или женщина. А вот русский текст
