свободным и равноправным гражданам страны.
Пепи и Джон поднялись на лифте в одиннадцатый этаж — этаж зрелищ для рабочих. Здесь они разделились. Каждый пошел в свое кино — по роду производства.
В течение получаса Джон смотрел на экран, на котором он видел себя и весь свой цех, повторяющих бесконечное переступание с ноги на ногу. Это демонстрировалось для того, чтобы рабочие не вышли из темпа за время перерыва в работе. Темп настолько в'елся в них, что под влиянием этого зрелища все находившиеся в зале (все это были рабочие одного цеха) невольно начинали делать движения в том же привычном для них темпе. Можно было, конечно, не смотреть на экран, отвести глаза в сторону. Но всюду глаз встречал то же движение, никуда нельзя было уйти от темпа. К тому же в зале присутствовали надсмотрщики.
После производственной картины были показаны драма, комедия и ландшафт. И все это было выдержано в том же темпе.
Джон Вильсон пришел домой совершенно обессиленный. Пени опять уже ждала его. После кино, освежившего их трудовой темп, они опять с мучительной силой почувствовали разнобой. Невозможно было смотреть друг на друга или разговаривать. Они легли спать.
Поступить обоим в один цех было бы спасением. Однако, это было строжайше запрещено Советом Синдикатов, который больше всего боялся прочных союзов рабочих, в том числе семьи.
ГЛАВА V
Комсомолка Электра входит в повесть неот'емлемой частью
В городе Полоцке, у зданий бывших собора и кадетского корпуса — большая площадь. Она обсажена по краям аллеями дремучих древних деревьев. А посредине площади — огромный цветник. Цветы белые и в красных шапочках. Они разбросаны в беспорядке и все время движутся по разным направлениям. В ветвях деревьев щебечут птицы. Цветы разговаривают, и их голоса очень похожи на птичьи.
— Рэм, иди сюда!
— Бегу.
— Где мяч?
— У меня, Роза!
Большой мяч сбивает с ног кого-то. Бросивший мяч плачет от испуга. Но упавший цветок встает и хохочет. Его смех подхватывают другие. Теперь уже совсем нельзя отличить цветочьи голоса от птичьего щебетанья.
В центре площади выросла клумба. Цветы стоят совершенно неподвижно. Цветы со всей площади постепенно стягиваются сюда. Вот уже все здесь. Глаза широко раскрыты, у некоторых от усиленного внимания приоткрылись ротики. В центре круга высокая девушка, Электра. Она рассказывает про жуков. В руках у нее большой майский жук. Она осторожно держит его, чтобы не повредить ему как-нибудь. Ее продолговатые глаза светятся от возбуждения.
Невидимый, за зданиями сгорает закат. Палитра неба отличается от всякой иной неуловимыми переходами красок одна в другую. Все оттенки янтаря — от молочно-белого до желто-розового. Долетевший гудок паровоза напомнил про загородные дали. Ветер принес запах травы.
Электра кончила рассказ. Она посадила жука на ладонь и вытянула руку. Жук недоверчиво прополз до края маленькой ладони. Он лениво распустил черные жесткие крылья, из-под которых показались нежные прозрачные крылышки, и улетел с гудением.
Цветы захохотали, защебетали, окружили, затормошили Электру. Она садится на скамью. Ее рабочий день кончился. Ей не хочется расставаться с малышами. Но звонок уже зовет их к ужину. Старый генеральский дом у площади, перестроенный под детский дворец, наполняется веселым гомоном. Площадь пустеет. Сумерки. Резким угловатым полетом проносятся летучие мыши. Улицы наполняются шумной гуляющей толпой.
Электра осталась одна. Слегка потягиваясь, она встает со скамьи. Благоухание исходит не то от листвы, не то от ее гибкого, крепкого тела. На ней туника кремового цвета, открыты загорелые руки и шея. Под легкой тканью круглится упругая грудь.
Она довольна сегодняшним днем. Утренние гимнастические игры с малышами показали, что дети приучились к четким ритмическим движениям. Ритм составлял основу всего воспитания. С первых дней жизни детей приучали к музыкальному ритму, с первых сознательных движений — к ритму позы и жеста. Бесконечное, как мир, разнообразие ритма прививалось детям. Это было первое поколение, ритмическое воспитание которого проводилось со всей последовательностью. И уже видно было, что результаты намечаются самые благотворные. Так уменьшалась затрата энергии, так облегчалось каждое движение, так усиливалось чувство жизни, что видно было — эти дети вырастут еще более жизнеспособными и жизнерадостными, чем предыдущее поколение.
Дневные занятия прошли сегодня исключительно хорошо. Все руководительницы групп единодушно отмечали повышающийся с каждым днем интерес детей к рассказам о предметах и явлениях окружающего мира.
Электра задумалась: может быть, и в этом проявилось влияние ритма, который организует не только физическую, но и умственную деятельность детей, повышая работоспособность их маленьких головок?
Электре все это важно выяснить. Ей только 21 год, но она уже ответственная руководительница центрального коммунального детского дома.
Сзади ее ударили по плечу, и она вздрогнула от неожиданности. Перед ней стояла ее подруга и помощница Майя. Она опиралась на руку своего возлюбленного.
— Электра, ты хотела повидать моего возлюбленного — вот он. Его зовут Радий.
Юноша крепко пожал протянутую ему руку Электры.
— Ты свободна? — спросил Майя.
— Да, уже.
— Тогда поедем покататься на лодке. Смотри, какой вечер.
Вечер, в самом деле, прекрасный. Симфония весенних запахов. Бледная луна плывет в редких облаках. Необозримые просторы неба. Бездны неба и воды глядятся друг в друга.
Мерно всплескивают весла. Быстро бежит, клубясь и завиваясь, темная вода под кормой. Несколько силуэтов лодок движутся вдали.
— Спой что-нибудь, Майя, — говорит Электра.
— Да, да, спой, — присоединяется и Радий, и в его голосе дрожит сдержанная нежность.
Майя молчит. Лодка входит в столб лунного света, и друзья видят, что на губах Майи змеится лукавая улыбка.
— Хорошо, я спою. Только знаете что? Старинный романс, который я слышала в детстве от матери.
И над широкой Двиной зазвучало ее упругое лирическое сопрано:
Дышала ночь восторгом сладострастья,
Неясных дум и трепета полна.
Я вас ждала с безумной жаждой счастья,
Я вас ждала и млела у окна.
— Как это странно, — медленно заговорила Электра. — Как любили когда-то, двадцать, тридцать лет назад! Тогда еще было очень много женщин, которые ничего в жизни не знали, кроме вот такой любви, любви к мужу, ребенку, любовнику. «Ждала и млела у окна». Как мне жаль их! Мы тоже умеем любить, и еще как! Но мы и работаем беззаветно и с наслаждением. Наша жизнь так же богаче их жизни, как клавиатура рояля богаче трехструнной балалайки.
— Но и тогда уже, — отозвался Радий, — было много женщин, работавших и любивших свою работу.
— Конечно. Но далеко не все. И знаешь, — она весело засмеялась, — ведь тогда многие мужчины
