от абсолютизма, как отречься от православной веры… Вне самодержавия и православия остается только место для революции. А под революцией я подразумеваю анархию, полное разрушение России. У нас революция может быть только разрушительной и анархической. Посмотрите, что произошло с Толстым. Переходя от заблуждения к заблуждению, он отступился от православия. Тотчас же он впал в анархию… Его разрыв с церковью роковым образом привел его к отрицанию государства.
— Если я правильно понимаю вашу мысль, политическая реформа должна была бы иметь своим следствием или даже своим началом церковную реформу, например: упразднение святейшего синода, восстановление патриаршества…
Он отвечает мне с явным затруднением:
— Вы касаетесь здесь, господин посол, важных вопросов, относительно которых лучшие умы, к несчастью, разделились. Но многое может быть сделано в этом порядке идей.
Укрывшись несколькими фразами, он переводит разговор на вечную русскую проблему, которая заключает в себе все остальные — аграрную проблему. Никто не может более компетентно обсуждать этот важный вопрос, потому что он в 1861 г. принимал деятельное участие— в освобождении крестьян и с тех пор участвовал во всех последующих реформах. Он один из первых открыл ошибочность первоначальной мысли и проповедывал, что следовало бы немедленно переговорить с мужиком о личной собственности, о полной и цельной собственности его участка земли. Подчинение всей земли миру, в действительности, поддержало у русского крестьянина крайне коммунистическую мысль, будто земля, по исключительному праву, принадлежит тем, кто ее обрабатывает. Известные постановления, изданные Столыпиным в 1906 г. и написанные в таком либеральном духе, не имели более горячего защитника, чем Куломзин. Он оканчивает такими словами:
— Передать крестьянам возможно большую площадь земли, крепко организовать личную собственность в деревенских массах — от этого зависит, по моему мнению, все будущее России. Результаты, которыми мы обязаны реформе 1906 г., уже очень значительны. Если Господь сохранит нас от безумных авантюр, я считаю, что через пятнадцать лет режим личной собственности вполне заменит у крестьян режим общинной собственности.
XII. Забытая телеграмма царя императору Вильгельму
Петроградский «Правительственный Вестник» публикует текст телеграммы от 29 июля прошлого года, в которой император Николай предложил императору Вильгельму передать австро-сербский спор Гаагскому суду. Вот текст этого документа:
«Благодарю за твою телеграмму, примирительную и дружескую. Между тем, официальное сообщение, переданное сегодня твоим послом моему министру, было совершенно в другом тоне. Прошу объяснить это разногласие. Было бы правильным передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию. Рассчитываю на твою мудрость и дружбу».
Немецкое правительство не сочло нужным опубликовать эту телеграмму в ряду посланий, которыми непосредственно обменялись оба монарха во время кризиса, предшествовавшего войне.
Я спрашиваю у Сазонова:
— Каким образом случилось, что ни Бьюкенен, ни я, не знали о таком важном документе?
— Я знаю об этом не более, чем вы… император написал его самолично, не спрашивая ни у кого совета. По его мысли это был прямой призыв доверия и дружбы к императору Вильгельму; он возобновил бы свое предложение в официальной форме, если бы ответ кайзера был благоприятным. Но кайзер даже не ответил…
На днях, разбирая бумаги его величества, нашли в них черновик телеграммы. Я заставил управление телеграфа проверить, что послание действительно достигло Берлина.
— Печально думать, что наши правительства не знали об этой телеграмме. Это произвело бы такое впечатление на общественное мнение всех стран… Подумайте только: 29 июля, в момент, когда тройственное согласие усугубляло свои усилия, чтобы сохранить мир…
— Да, это изумительно.
— И какую ужасную ответственность взял на себя император Вильгельм, оставляя без единого слова ответа предложение императора Николая! Он не мог ответить на такое предложение иначе, как согласившись на него. И он не ответил потому, что хотел войны.
— История ему это зачтет. Потому что теперь, наконец, установлено, что в этот день, 29 июля, император Николай предложил подвергнуть австро-сербский спор международному третейскому суду; что в этот же самый день император Франц-Иосиф начал враждебные действия, отдав приказ бомбардировать Белград; и что в тот же день император Вильгельм председательствовал в известном совете в Потсдаме, на котором была решена всеобщая война.
XIII. Вторичное открытие Думы
На левом берегу Вислы, в районе Сохачева, русские приступили к ряду частичных и коротких атак, которые хорошо соответствуют тому, что великий князь Николай называет «оборонительное положение настолько активное, насколько это возможно». В Буковине, по недостатку боевых припасов, они медленно отступают.
Я принимаю визит министра земледелия Кривошеина. Среди всех членов кабинета Горемыкина, он, вместе с Сазоновым, — самый либеральный и наиболее преданный союзу.
Министерство земледелия имеет важное значение в России; можно сказать, что оно ведает всей экономической и социальной жизнью. Кривошеин в своей громадной работе обнаруживает качества, довольно редкие среди русских: ясный и методический ум, склонность к определенности в действиях, понимание руководящих принципов и общих планов, ум инициативный, последовательный и систематический. Переселенческое дело, которым он ведает в Сибири, в Туркестане, в Фергане, в Великой Монголии, в Киргизской степи, дает каждый год изумительные результаты. Я спрашиваю его о впечатлениях, которые он вынес из ставки, где он недавно был.
— Превосходные, — говорит он мне, — превосходные… Великий князь Николай полон уверенности и пыла. Как только его артиллерия получит снаряды, он перейдет в наступление; он все намеревается идти на Берлин…
Затем он говорит мне о декларации, которую правительство прочтет в следующий вторник при открытии Думы.
— Эта декларация, я надеюсь, произведет большое впечатление в Германии и Австрии; она по меньшей мере, так же энергична и решительна, как та, которую ваше правительство недавно прочитало во французском парламенте. Я заявляю вам, что после этого уже не будут себя спрашивать, хочет или нет Россия продолжать войну до победы…
Наконец, он рассказывает мне, что император третьего дня долго излагал ему свои мысли об общих основах будущего мира, и что он несколько раз говорил о своем желании уничтожить Германскую империю: «Я не допущу больше, — сказал царь решительным тоном, — я не допущу никогда более, чтобы при мне был аккредитован посол германского кайзера».
Благодаря дружественной откровенности, которая господствует в наших отношениях, я позволяю себе спросить у Кривошеина, не опасается ли он того, что ведение войны не было бы вскоре стеснено, может быть, парализовано затруднениями во внутренней политике. После минутного колебания он отвечает мне:
— Я отношусь к вам с доверием, господин посол; я буду откровенно говорить с вами… Победа наших