куда решительнее, чем на плаву.
Вдоволь нарезвившись и наигравшись в прогретой солнечными лучами воде, Дэби и Энди выбрались на берег. Они отряхнулись.
Правда, все то время, когда резвились в воде, они чувствовали, что за ними кто-то наблюдает, кто-то подсматривает. Энди сказал:
— Это, наверное, завидуют Чак и Чили. Они боятся воды и, скорее всего, сейчас припали к пыльным окнам дома и занимаются онанизмом, глядя на нас.
Девушка в ответ хохотала и принимала самые невероятные позы. Она говорила:
— Ну, как, ты не против, если я буду русалкой? А, Энди?
— Нет, я не против. Я согласен, чтобы ты была русалкой. А я буду толстым угрем, который вернулся из Саргассова моря и через ручей заплыл в это небольшое море. Тебе нравится трахаться с угрями?
— Ты дурак, Энди. И шутки твои совершенно тупые. Давай, выходим. Хватит. Я не люблю секс с угрями. Угрей лучше есть копчеными.
Энди засмеялся в ответ и вылез вслед за девушкой на берег.
— За это время, что я провел с тобой в озере, — говорил Энди, — я совершенно перепутал, где верх, а где низ. Так ты меня крутила.
— И что ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась Дэби, глядя на то, как парня водит из стороны в сторону.
— А сделаю вот что, я продолжу наим дурачества.
Энди разогнался и встал на руки. Так они и шли к дому: Дэби, обкрутившись махровым полотенцем, не спеша, переставляла уставшие ноги, а Энди гордо шествовал на руках. Глядя снизу вверх на свою подругу парень предложил:
— Знаешь что, Дэби. А мы с тобой еще не были в амбаре.
— Я не люблю заниматься сексом на сене, — ответила Дэби. — Оно очень колкое, и потом его целый день нужно вычесывать из волос.
— А мне нравится его запах, — говорил Энди.
— К тому же, в амбаре холодно после купания, возражала девушка.
И Энди смилостивился над своей подругой.
— Ладно, пошли в дом. Там в самом деле теплее. Посмотрим, чем занимались Чак и Чили. Может они все-таки научились делать что-то другое, кроме как курить марихуану.
Недовольным взглядом провожал удаляющиеся фигуры парня и девушки зловещий убийца, затаившийся в амбаре. В руке он сжимал окровавленный тесак.
Яркий солнечный день постепенно тускнел. Исчезали один за другим пестрые цвета лета. Все становилось безжизненным. Прохлада заливала лес. Темнели ели. Придорожные валуны становились похожими на притаившихся диких животных. Вечерний ветер шумел в кронах деревьев.
Рита и Рик сидели у угасающего костра на поляне и вели неторопливый разговор.
— Я замерзла, — пожала плечами Рита.
— В самом деле, становится холодно, — Рик сбросил свою куртку и бережно накрыл ею плечи совсем замерзшей девушки.
Он взял длинную палку и пошевелил ею угли в костре. Пламя на какое-то мгновение весело вспыхнуло, но снова быстро погасло. Под черной паутиной пепла призрачно мерцали тлеющие угли.
— Ты знаешь, — сказал Рик, — я, наверное, нигде не смогу чувствовать себя хорошо, кроме как в этих местах. Я привык жить здесь.
— Ты же говорил, что тебе не нравится деревенская жизнь, — возразила Рита, кутаясь в куртку своего парня.
— Нет, я привык жить здесь за тот день, который провел тут вместе с тобой. Я полюбил эту жизнь, мне нравится шум ветра в кронах деревьев, это спокойное озеро, эта размеренность сельской жизни. Не нужно никуда спешить, не нужно ждать телефонных звонков. Мне нравится тут. И я хотел бы остаться жить здесь вместе с тобой.
— Ты думаешь, здесь все тихо и спокойно? — недоверчиво спросила Рита.
— Конечно. Прислушайся: тут такая тишина, такое безмятежное спокойствие, — задумчиво говорил Рик, оглядывая пейзаж, утопавший в сгустившихся сумерках.
— Эта тишина и спокойствие обманчивы, — абсолютно серьезно проговорила Рита. — В них таится опасность.
— О чем ты? — недоуменно спросил Рик.
— Меня уже однажды обманул этот покой. Я доверилась ему, и случилось страшное. — Рита сжалась от холода.
Рик приблизился к ней, обнял за плечи и заглянул в глаза.
— С тобой когда-то случилось тут страшное происшествие. Я слышал об этом, но не знаю подробностей.
Девушка отрицательно качнула головой:
— Я не хочу говорить об этом, не хочу вспоминать.
— Тогда зачем ты вернулась сюда? — удивился Рик. — Ты, наверное, все-таки хотела вспомнить, потому что приехала.
— Нет. Это не было желанием вспомнить, — возразила Рита. — Я просто хотела доказать себе самой, что я сильнее своего страха, что я превозмогу его и смогу спокойно насладиться жизнью в этом страшном месте.
— Я чувствую, — говорил Рик, — нечто вечно стоит между нами, мешает мне приблизиться к тебе, не дает нам обняться, поцеловаться. Тебя мучают воспоминания.
— Это в самом деле так, — призналась Рита. — Но я должна пройти через это. Должна превозмочь саму себя. Я хочу быть с тобой, и ты должен помочь мне преодолеть этот барьер.
— Это нечестная игра, — сказал Рик. — Ты сама воздвигла этот барьер между мной и собой. Ты сама не хочешь преодолеть его. Ты ждешь, пока я уничтожу барьер и приближусь к тебе.
— Думай, как хочешь, — сказала Рита. — Ты же все-таки мужчина.
— Конечно, — согласился Рик. — Я сильнее тебя, я помогу тебе вырваться из этих страшных воспоминаний, но прежде, ты должна рассказать мне, в чем дело. Я должен знать то, с чем должен бороться.
Рита какое-то время думала, смотря в глаза своему другу.
— Хорошо, — наконец, устало сказала она. — Я расскажу тебе.
Девушка зябко передернула плечами и протянула ладонь к угасающим углям.
— Ну ладно, ладно, Рик, не обижайся, — сказала девушка.
Рик приблизился к ней и присел рядом на камень.
— Я давно уже должна была тебе все рассказать.
Давно хотела, но все как-то не было времени и не было желания. А теперь слушай.
— Если не хочешь, то можешь сейчас не рассказывать, — доверчиво сказал Рик.
— Нет, я хочу, хочу. Я расскажу тебе сейчас, сию же минуту. И, может быть, мне станет легче.
— Хорошо, хорошо, — соглашался с ней Рик, видя, как от волнения начало дергаться лицо девушки.
— Я все это так хорошо помню, как будто оно происходит именно сейчас, именно в данную минуту. — Рита отвела взгляд от угасающих углей и посмотрела в темное ночное небо, на котором высыпали первые крупные звезды.
В нескольких метрах от ребят стояла машина с разбитым стеклом, с включенными фарами ближнего света.
Шумели деревья, поскрипывали сучья, шелестел ветер, раскачивая огромные мохнатые ветви елей. Изредка вскрикивала в ночной глуши птица, и ее крик разносился по лесу протяжным и жутковатым эхом.
Природа казалась мрачной и нелюдимой.
— Я не знаю, помнишь ли ты тот вечер. Помнишь, ты тогда отвез меня домой, а было уже очень
