тебя интересует?
— Мы же вкладываем такие деньги. Если она потом засветится где-нибудь с танцем живота, или снимется в эротической картине, или еще что-нибудь... Например, станет известно, что у неё богатый женатый любовник... В провинции такого не потерпят. Говорят, она встречается с мужем твоей Фюсун...
Мне не понравилось, с каким выражением лица он произнес «твоей Фюсун». Он будто говорил: «Уж ты-то этот сброд хорошо знаешь».
— «Мельтем» в провинции больше любят? — я желал обойти все намеки.
Заима, который стремился вести европейский образ жизни, беспокоило, что «Мельтем», появившийся на рынке с рекламой, в которой участвовала немецкая модель Инге, не смог завоевать популярность в кругу состоятельных стамбульцев и у жителей больших городов.
— Да, в провинции нас любят, — подтвердил Заим. — У людей там вкус не испорчен, поэтому они больше турки, чем мы! Но ты не обижайся и не отговаривай меня... Я хорошо понимаю, что ты испытываешь к Фюсун. В наше время любовь, длящаяся долгие годы, вызывает огромное уважение, кто бы что ни говорил.
— А кто что говорит?
— Никто и ничего, — Заим явно не желал продолжать тему.
Эти слова означали: «В обществе о тебе все забыли». Разговор не клеился, Заим скрывал правду, потому что не хотел меня обижать, и я был ему за это признателен. Он улыбнулся — открыто, по-дружески; его улыбка вселяла уверенность. Но мне почему-то стало больно, что меня забыли в моем прежнем кругу, в кругу друзей. На его вопрос о делах я ответил:
— Все хорошо. Мы с Фюсун поженимся. Я вернусь с ней в общество... Конечно, если эти отвратительные сплетники смогут меня простить.
— Друг мой, не обращай на них внимания, — утешал меня Заим. — За три дня обо всем забудут. По твоему лицу, по твоим глазам видно, что у тебя все в порядке. Когда я услышал о Феридуне, то подумал, что Фюсун наконец возьмется за ум.
— Откуда ты узнал о Феридуне?
— Да какая разница!
— Ладно! А твоя свадьба не намечается? — сменил я тему разговора. — Есть кандидатура на примете?
— Смотри, Хильми с Неслихан... — Заим посмотрел на вход.
— О-о-о, какие люди! — Хильми подошел к нашему столу.
Неслихан выглядела отлично. Да и Хильми тоже. Он не доверял портным из Бейоглу и всегда одевался в лучших магазинах Италии. У них был такой ухоженный, шикарный, благополучный вид, что любо-дорого посмотреть. Они улыбались, но в улыбке сквозила насмешка над всем, и я понял, что у меня так вести себя уже не получится. На мгновение мне показалось, что Неслихан смотрит на меня с испугом. Я пожал им руки, но был сдержан, потом занервничал из-за этого и почувствовал неловкость. А ведь я только что сказал Заиму, что вот-вот вернусь в то общество, которое глянцевые журналы претенциозно называли «большим светом». Мне захотелось попасть обратно в тот мир, где я жил с Фюсун, в Чукурджуму.
В «Фойе», как всегда, было много посетителей. Я рассматривал цветы в горшках, гладкие стены, роскошные лампы, словно припоминая старую фотографию приятного события. «Фойе» тоже постарел. Смогли бы ли мы когда-нибудь сидеть здесь с Фюсун, ни о чем не беспокоясь, наслаждаясь жизнью и тем, что мы вместе? «По всей вероятности, да», — уверял я себя.
— О чем-то ты замечтался, — прервал мои мысли Заим.
— Да просто перебираю все, что знаю о Папатье.
— Раз она этим летом станет лицом «Мельтема», ей надо будет бывать на наших вечеринках, на приемах. Что скажешь?
— О чем ты спрашиваешь?
— Нормальная ли она? Будет ли прилично себя вести?
— С чего бы ей вести себя неприлично? Она ведь актриса. К тому же звезда.
— И я как раз об этом. Знаешь, бывают такие кривляки, которые играют богачек в турецких фильмах... Чтобы нам не оказаться, как они.
Заим перенял это выражение от своей матери — «чтобы нам не оказаться, как они». Он, конечно, имел в виду обратное: «чтобы она не оказалась, как они». Подобным образом он относился ко всем, кто был ниже происхождением, и Папатья исключением не стала. Но я рассуждал разумно и решил, что сидеть с Заимом в «Фойе» и сердиться на узость его взглядов глупо.
Подошел метрдотель Сади, которого я знал много лет. Я спросил, какую рыбу он нам посоветует.
— Вы к нам теперь совсем не приходите, Кемаль-бей, — укоризненно покачал он головой. — И матушка ваша тоже не бывает.
— У матери после смерти отца пропало всякое желание ходить по ресторанам.
— А вы все же приводите госпожу, Кемаль-бей. Мы её повеселим. Когда у Караханов умер отец, они привозили мать на обед три раза в неделю и сажали за стол у окна. Госпожа и обедала, и отвлекалась, разглядывая прохожих.
— Знаю я эту женщину... Она старинных порядков, как из гарема... — пояснил Заим. — Черкешенка, зеленоглазая, все еще красивая, хотя ей за семьдесят. Так какую ты нам рыбу дашь?
Иногда Сади изображал нерешительность; «Пагр, барабулька, рыба-меч, морской язык», — перечисляя названия, он умудрялся, бровями и усами, шевелящимися вверх-вниз, сообщать подробные сведения о вкусе и качестве рыбы. Иногда сокращал свой доклад:
— Я подам вам сегодня жареного морского окуня, Заим-бей. Ничего другого не советую.
— А что на гарнир?
— Что желаете. Вареный картофель, руккола.
— А на закуску?
— Соленый тунец этого года.
— Еще красного лука принеси, — попросил Заим, не поднимая головы от меню.
Он открыл последнюю страницу, где было написано «Напитки».
— Ну вот, прекрасно! «Пепси», «Анкарская содовая», даже «Эльван» есть, а «Мельтема» опять нет! — возмутился Заим.
— Да ведь ваши раз завозят, а больше не приезжают. Пустые бутылки неделями за кассой стоят, — посетовал Сади.
— Ты прав. Развозка по Стамбулу у нас никудышная, — согласился Заим. Он повернулся ко мне: — Ты же знаешь, как все происходит. Как дела у «Сат-Сата»? Может, поможешь нам с транспортом?
— О «Сат-Сате» забудь, — сказал я. — Осман с Тургаем открыли новую компанию, нас обходят. Как отец умер, братом завладела жадность.
Заиму не понравилось, что мы говорим о наших проблемах при Сади. «Ты нам лучше по двойной порции ракы „Клуб' со льдом принеси», — велел он ему. Когда Сади удалился, Заим нахмурился:
— Твой дорогой Осман тоже хочет с нами работать.
— Я мешать не буду, — сказал я. — Не собираюсь обижаться на тебя за то, что ты работаешь с Османом. Делай как знаешь. Какие еще новости?
Заим сразу понял, что под словом «новости» я подразумеваю «общество», и, желая повеселить меня, рассказал несколько забавных историй. Кораблестроитель Повен посадил на мель ржавый сухогруз у берега между Тузлой и Байрамоглу. Надо сказать, что Повен скупал за границей ржавые, давно списанные и опасные для окружающей среды суда как металлолом; пользуясь связями во власти, он регистрировал их как настоящие дорогие корабли и, благодаря друзьям в правительстве, получал со взяткой беспроцентный кредит от «Фонда развития турецкого кораблестроения»; затем затапливал судно, и в качестве возмещения ему выплачивали огромные деньги от государственной страховой компании «Башак»; после продавал севшее на мель ржавое судно знакомым, занимавшимся торговлей железом, и таким образом, не вставая из-за стола, зарабатывал миллионы. После пары стаканчиков ракы Повен обычно принимался хвастаться: «Я — самый большой дилетант по части кораблей, никогда в жизни даже на корабле не был».
— Его махинации, конечно, вышли наружу. Очередное судно он затопил, чтобы далеко не ездить,
