пепельнице с надписью «Подсолнечное масло „Батанай'», ни её окурками, кончики которых окрасились в розовый от губной помады цвет.
Когда серия закончилась, телевизор выключили. Старшая дочь хозяина нашла по радио приятную, легкую музыку, которая, кажется, понравилась французам. Когда я переставлял стул на прежнее место, то чуть не упал. Выпил я немало. Фюсун тоже пропустила уже три стаканчика ракы.
— Мы забыли чокнуться, — заметил Четин-зфенди.
— Да, давайте чокнемся, — согласился я, поднимая стакан. — На самом деле пора устроить маленький праздник. Четин-эфенди, сейчас ты наденешь нам обручальные кольца.
Я вытащил коробочку с кольцами, которые купил за неделю до поездки, чтобы устроить сюрприз, и открыл её.
— Вот это правильно, эфенди, — обрадовался Четин. — Без помолвки жениться нельзя. Ну-ка, протягивайте ваши пальцы.
Фюсун со смехом, но и с волнением вытянула свой.
— Обратного пути нет, — строго заметил Четин. — Я знаю, вы будете очень счастливы... Протягивай левую руку, Кемаль-бей.
Он мгновенно, не мешкая, надел нам кольца. Раздались аплодисменты. Французы за соседним столиком наблюдали за нами, и к ним присоединились еще несколько сонных посетителей. Фюсун мило улыбнулась всем вокруг и принялась рассматривать кольцо на пальце, будто только что выбрала его у ювелира.
— Подошло тебе, милая? — спросил я.
— Подошло, — она не скрывала радость.
— И очень тебе идет.
— Да.
— Танец, танец! — потребовали французы.
— Да, ну-ка давайте! — поддержала их тетя Несибе. Приятная музыка по радио была то, что надо. Но мог ли я устоять на ногах?
Мы с Фюсун одновременно встали. Я обнял её за талию. От неё приятно пахло духами; я почувствовал у себя под пальцами её талию и бедра.
Фюсун была трезвее меня, но не намного. Она смотрела с особенным чувством, и я хотел прошептать ей на ухо, как люблю её, но почему-то не смог вымолвить ни слова. Через некоторое время мы сели на свои места. Французы опять нам похлопали.
— Я ухожу, — сказал Четин-эфенди. — Утром хочу проверить мотор. Мы ведь рано уезжаем?
Вместе с Четином поднялась и тетя; если бы он не встал, она, может быть, посидела бы еще.
— Четин-эфенди, дай мне ключи от машины. — попросил я.
— Кемаль-бей, мы все сегодня вечером очень много выпили. Смотрите не вздумайте садиться за руль.
— Я забыл сумку в багажнике, у меня книги нет.
Он протянул мне ключи, а потом мгновенно подтянулся и отвесил мне чрезмерно уважительный поклон, как когда-то отцу.
— Мама, как мне забрать ключи от комнаты? — спохватилась Фюсун.
— Я не буду запирать дверь, — сказала тетя. — Откроешь и войдешь.
— Сейчас поднимусь за тобой и возьму.
— Не торопись. Ключ будет в двери, — успокоила её тетя. — Я оставлю его в замке, а запирать не буду. Сможешь прийти, когда захочешь.
Тетя с Четином наконец ушли. Фюсун прятала от меня глаза, как невеста, которая осталась наедине с женихом, с которым ей предстоит провести вместе всю жизнь. Но я чувствовал, что это не обычная стыдливость. Мне захотелось коснуться Фюсун. Я протянул руку, чтобы дать ей прикурить сигарету.
— Ты собирался подняться к себе и читать книгу? — переспросила Фюсун.
Она сделала вид, что собирается вставать.
— Нет, дорогая, просто подумал, что мы можем покататься.
— Мы слишком много выпили, Кемаль, нельзя.
— Давай покатаемся.
— Иди наверх и ложись спать.
— Ты боишься, что я устрою аварию?
— Не боюсь.
— Тогда я возьму машину, мы скроемся на глухих дорогах и исчезнем за холмами, в лесах.
— Нет, иди наверх, ложись. Я встаю.
— Ты бросаешь меня одного за столом, в вечер нашей помолвки?
— Нет. Хорошо, еще немного посижу. На самом деле мне очень нравится здесь быть.
Французы из-за своего стола посматривали на нас. Не разговаривая, мы, должно быть, просидели около получаса. Иногда наши взгляды встречались, но мыслями мы были обращены в глубь нас самих. В кинотеатре моей памяти шел странный фильм, составленный из воспоминаний, страхов, желаний и многих других картинок, смысл которых я сам не очень хорошо понимал. Через некоторое время в кадр попала огромная муха, которая быстро ползла между нашими стаканами. Еще попадала моя рука и рука Фюсун с сигаретой, потом опять стаканы и французы. Я был сильно пьян и влюблен, но сознавал, как логичен этот фильм, и думал, как важно сказать миру, что у нас с Фюсун есть только любовь и счастье. Надо было очень быстро, пока муха ползла между стаканами, придумать, каким образом сообщить об этом всему миру. Я улыбнулся французам, и моя улыбка должна была свидетельствовать о том, как мы счастливы. Они улыбнулись нам в ответ.
— Ты тоже улыбнись им, — сказал я Фюсун.
— Хорошо, — она посмотрела на меня: — Что еще сделать? Танец живота станцевать?
Я забыл, что Фюсун тоже пьяна, и расстроился, приняв её грубый тон всерьез. Но мое счастье не так-то просто было испортить. Я погрузился в такую глубину чувства, на которой пребывают очень пьяные люди, ощущая единство мира. Эту-то мысль и нес в себе фильм с мухой и воспоминаниями, крутившийся у меня в голове. Все, что я долгие годы чувствовал к Фюсун, все страдания, которые претерпел из-за неё, вся хаотичность мира и его красота слились у меня в голове в единое целое, и это ощущение целостности и полноты казалось мне невероятно прекрасным и дарило глубокий покой. Между тем я никак не мог отделаться от вопроса, как мухе удается не запутываться с таким количеством ног. Затем она исчезла.
Я держал руку Фюсун в своей руке и понимал, что мое ощущение покоя и красоты передается от меня и ей. Как уставшее, покорившееся животное, её прекрасная левая рука лежала под моей правой, поймавшей её, накрывшей, грубо навалившившейся, словно пленившей. Целым мир, вся вселенная вместились в меня. В нас.
— Давай еще потанцуем! — предложил я.
— Нет...
— Почему?
— Мне не хочется! — сказала Фюсун. — Мне нравится просто сидеть, как сейчас.
Я улыбнулся, поняв, что она имеет в виду наши руки. Время словно остановилось, и мне казалось, будто мы сидим так уже много часов, хотя будто только что пришли. На мгновение я даже забыл, зачем мы здесь находимся. Потом, когда осмотрелся, увидел, что в ресторане никого, кроме нас, не осталось.
— Французы ушли.
— Они не французы, — возразила Фюсун.
— Откуда ты знаешь?
— По номерам их автомобиля. Они из Афин.
— Где ты видела их машину?
— Сейчас ресторан закроют, пойдем отсюда.
— Мы так хорошо сидим!
— Ты прав, — сказала она серьезно.
Мы еще какое-то время просидели, держась за руки.
Она правой рукой вытащила из пачки сигарету, ловко прикурила её одной рукой и, улыбаясь мне,
