Ровно в девять часов карета остановилась у одного из деревянных домов в 14-й линии. Семейство Матвея Егорыча, под предводительством его, вошло в узкую и коротенькую переднюю, освещенную двумя сальными свечами, в которой была нестерпимая духота от множества находившихся там лакеев. Шубы и салопы грудами лежали на прилавке. Музыка гремела. Бал уже был в полном разгаре…
- Ведь я говорила, ма шер, что мы поздно выехали; от нас сюда так далеко… - сказала Настасья Львовна, обращаясь к своей сестре с ласковым упреком, - а все ты, моя милая копунья!
На лице Настасьи Львовны выражалось полное предчувствие предстоявшего ей наслаждения.
- Ах, боже мой! Кто же ездит на вечера ранее девяти часов? - возразила Анна
Львовна, поправляя свои волосы.
Владимир Матвеич обчистил рукой свой фрак и надел белые перчатки.
Дверь из передней в залу отворилась. Хозяин и хозяйка встретили новоприезжих гостей у самого входа. Хозяйка - женщина пожилая, с незначительным лицом, в чепце с цветком; хозяин среднего роста, с огромным животом, с Владимиром в петлице, с круглым и красным лицом, по которому расходились в разные стороны пурпуровые жилки.
- Очень рада, Настасья Львовна… Анна Львовна, - сказала хозяйка, - ах, и
Марья Матвеевна… очень рада, очень.
- Рекомендую вам моего сына Вольдемара.
- Очень рада…
Владимир Матвеич выступил немного вперед и раскланялся.
- Это по нашей части, - закричал хозяин, протягивая ему руку… - Пожалуйте- ка, молодой человек, пожалуйте… Мы вас сейчас в дело пустим, сейчас за работу.
У меня покорно прошу от танцев не отговариваться… Ведь вы, я надеюсь, не философ… Ангажируйте-ка даму, выбирайте любой цветочек… Этот кадриль сейчас кончится… Я хоть и старик, у меня хоть ноги и в подагре, - да я вам сейчас покажу пример… я сам… вы увидите, не хуже вас отдерну кадриль, да и провальсирую, пожалуй…
Так говоря, человек с огромным животом тащил за руку нашего героя. Владимир
Матвеич еще не успел опомниться от такого добродушного приема, как уже очутился посредине залы.
- Александра Осиповна! матушка, Александра Осиповна! - продолжал хозяин дома, обращаясь к одной пожилой даме, сидевшей у стены, - вот я еще молодчика завербовал в танцоры, да у самого что-то стариковская кровь разыгралась, и подагры не чувствую: хочу пуститься с какой-нибудь хорошенькой… не говорите только жене… - При этом Николай Петрович подмигнул.
- Проказник! - заметила дама, качая головою.
- Я покажу всей молодежи, что и в наши лета можно не ударить себя лицом в грязь. Хотите быть моим визави, Владимир Матвеич? а? хотите?
- Очень хорошо-с.
- Девицы-то знакомые есть ли у вас тут… Что, нет? - ну так вон ангажируйте ту, которая сидит третья от угла-то, такая смазливенькая, с розаном на голове, чернобровая, кровь с молоком. Ух, я вам скажу, бой девка! о чем хотите заговорите с ней, не сконфузится, небось.
- Пермете муа де ву зангаже, - сказал Владимир Матвеич немного робким голосом, подходя к ней.
- Oui, m-r, - отвечала девушка с розаном.
Музыка, на минуту смолкнувшая, снова загремела. Они стали в ряды танцующих.
- Как хочется затянуться! в горле, брат, совсем пересохло! - сказал один инженерный офицер с завитым хохлом, стоявший сзади Владимира Матвеича.
- Там внизу есть каморка, я провожу тебя. Коля на всякий случай взял с собою четверку Жукова, - отвечал чиновник военного министерства, в мундире, со шпорами и с отличной талией.
Владимир Матвеич обернулся, услышав знакомый ему голос. Чиновник военного министерства был его товарищ по училищу. Увидев Владимира Матвеича, он протянул ему руку и сказал:
- Здравствуй, мон шер! как кончишь кадриль, приходи вниз. Мы будем внизу; затянемся, - после затяжки как-то лучше.
Окончив первую фигуру, герой наш обратился к своей даме:
- Вы любите танцевать?
- Очень-с. А вы?
- И я люблю.
После второй фигуры он заговорил с нею снова:
- Здесь очень жарко.
- Очень-с.
После третьей он спросил у нее:
- Вы часто ездите в театр?
- Нет-с, но я очень люблю театр: это лучше всякого удовольствия, даже лучше танцев. А вы любите?
- Люблю-с.
Между тем хозяин дома, vis-a-vis Владимира Матвеича, мастерски выделывал па, острил, любезничал; пот лился с него градом. Дамы, глядя на него, от души смеялись; девицы скромно улыбались, закусив нижнюю губу; одна только Анна
Львовна смотрела на него саркастически. Когда же дело дошло до соло, тогда и все прочие гости, игравшие в других комнатах в бостончик и в вистик и услышавшие о подвигах Николая Петровича, с картами в руках изо всех дверей высыпали глядеть на него. Несмотря на сильное утомление, он очень искусно выставил правую ногу вперед и немножко поболтал ею, потом обернулся кругом, стоя на одном месте, - и пустился на середину круга. На середине он снова поболтал правою ногою и прискакнул; но скачок был не совсем удачен, потому что он почувствовал сильную боль в ногах и застонал; однако сила воли победила эту боль; он не хотел уронить себя в глазах такого многочисленного собрания и, приободрившись, грациозно протянул руку своей даме… Все старички, смеясь, захлопали в ладоши.
- Браво! Браво! - раздалось со всех сторон.
После Николая Петровича настала очередь Владимира Матвеича. Еще зрители не разошлись и продолжали любоваться танцующими, Владимир Матвеич с небольшим батистовым платочком в руке, чуть- чуть нагнув голову на левую сторону, мастерски скользнул по лакированному полу, взяв немного вправо, и сделал антраша, так, что завитки на голове его пришли в движение.
Сердце матери забилось от удовольствия, а у Матвея Егорыча захлопали оба глаза.
- Мило танцует, - заметило несколько дам почти в один голос.
Соло, протанцованное Владимиром Матвеичем, сделало такое сильное впечатление на всех дам, что он получил в этот вечер восемь приглашений.
Восхищенный своими успехами, он сошел вниз, в комнату, где курили и куда приглашал его чиновник военного министерства. Но, отворив дверь в эту комнату, он невольно отшатнулся и закашлялся. Табачный дым волнами ходил в небольшом четвероугольном пространстве, и в этих волнах мерцал слабый огонек нагоревшей, засыпанной табаком свечи, мелькали какие-то лица и раздавался нестройный, оглушительный говор курящих.
Вдруг чья-то рука с красным обшлагом протянулась к Владимиру Матвеичу из облаков дыма и втащила его в комнату. Эта рука принадлежала уже известному читателям чиновнику военного министерства.
Минуты через три герой наш начал понемногу приглядываться и открыл в этом чаду многих своих знакомых и между прочими одного Измайловского офицера. Он подсел к последнему. Предметом разговора был Александрийский театр. Инженерный офицер, которому хотелось затянуться и у которого новые эполеты были сняты для того, чтоб они не закоптились от дыма, волочился за одной актрисой без речей, поэтому знал в подробности все закулисные тайны этого театра и рассказывал различные занимательные театральные анекдоты. Но более всех занимал общество, заключенное в этой табачной атмосфере, один штатский небольшого роста, очень худощавый, белокурый, с маленькими серыми глазками. Только что он разинет рот, тотчас замолчат и начнут слушать со вниманием. Казалось, все находившееся тут общество, не выключая и двух офицеров, Измайловского и инженерного, питало к этому господину особенное уважение и беспрекословно верило всем его рассказам. Он говорил о разных предметах: о том, что капельдинеры во
