невежественная чернь!
Но и эта выходка не удалась Петровичу.
Голос его был заглушаем слезами, всхлипыванием, восклицаниями и другими нежными родственными излияниями.
Когда Олимпиада Игнатьевна наконец выпустила племянника из объятий, - он представил ей приехавшего с ним своего приятеля.
Затем все двинулись из передней в залу.
- А что Наташа? где же она? - спросил Сергей Александрыч у тетушки.
Наташа все еще стояла на том же месте; сердце ее забилось при этом вопросе: ей было очень приятно, что братец вспомнил об ней.
- Наташа! Наташа! - закричала Олимпиада Игнатьевна, - а, да вот она! Видите ли, как она переменилась; вы ее, чай, и не узнали бы…
- Здравствуйте, сестрица, - сказал Сергей Александрыч, взяв руку Наташи.
Наташа вся вспыхнула, у нее загорелись даже уши. Она неловко присела и прошептала что-то невнятно на это приветствие.
По дороге из залы в гостиную Сергей Александрыч шел рядом с Наташею.
- Как вы похорошели, - сказал он ей, - как вы выросли!
Наташа не знала, что делать, от замешательства - и кусала губы.
- А что, вы скучаете в деревне?
- Нет-с…
В гостиной, которая от других комнат отличалась только тем, что стены ее были выштукатурены и выбелены, все чинно расселись на диване и около дивана. Над диваном висели два родственные портрета без рамок, измалеванные крепостным живописцем и загаженные мухами. Перед диваном стоял неизбежный круглый стол.
- Вы, верно, прозябли в дороге, - сказала Олимпиада Игнатьевна, обращаясь к гостям, - какая погода- то!.. не прикажете ли горяченького?.. Наташа! Вели скорей ставить самовар.
Наташа выбежала из комнаты.
В девичьей она бросилась на стул и в первый раз свободно вздохнула.
Девки обступили ее.
- Вот, сударыня, - сказала одна из них постарше, - бог нам дал нежданных гостей.
Ишь какие два молодчика прикатили, - чай, сердечко-то, матушка, у вас так и ёкает теперь.
- Ах, Аннушка, Аннушка! - проговорила Наташа.
- Ну, что охать-то, сударыня? Братец-то какой добрый: женишка нам привез…
Девки засмеялись.
- Какой вздор, перестань, Аннушка!
- А нешто он вам не нравится?
- Кто?
- А барин-то, которого братец привез?
- Да я на него и не смотрела.
- И не смотрели! видите! как, чать, уж не посмотреть на такого красавчика? А знаете, матушка, ведь братец-то приехал в нашу сторону надолго. Вплоть до зимы, слышь ты, останутся.
- А ты почем это знаешь? - спросила Наташа.
- Уж коли мне не знать, матушка! Я все знаю.
- Оттого-то она, сударыня, так скоро и состарилась, что все знает, - возразила одна из них с усмешкою.
Между тем в гостиной Олимпиада Игнатьевна, вздыхая и охая, продолжала изливать свои родственные чувства перед племянником, а Петруша расспрашивал братца о заграничной жизни, о направлении умов в Европе, о литературных новостях, о Париже и
Риме.
- Ведь он у меня поэт! - говорила Олимпиада Игнатьевна, с любовию глядя на сына и обращаясь потом к гостям, - сидит себе целый день в своей комнатке, никуда не выходит и все или читает, или сочиняет. Он пишет прекрасные стишки! Прочти, дружочек, которые-нибудь из них братцу.
Сергей Александрыч и его приятель с любопытством обратились к Петруше; но
Петруша закусил губу, с досадою посмотрел на маменьку и отвечал, что на заказ он ни писать, ни читать не может.
Остальной вечер до ужина прошел незаметно. Сергей Александрыч был любезен.
Он много рассказывал о своих путешествиях и о своей заграничной жизни. Наташа сидела против него, с величайшим вниманием и любопытством слушая эти рассказы. Она сделалась гораздо смелее и смотрела на братца уже без замешательства.
Ужин состоял, по деревенскому обычаю, из пяти или шести блюд с супом включительно, из которых почти ни одного нельзя было взять в рот. Сергей Александрыч и его приятель только из приличия брали понемногу на тарелку всего, что им подавали, но
Олимпиада Игнатьевна при каждом блюде говорила им, вздыхая:
- Вы ничего не кушаете, так мало берете, - покушайте, мой голубчик. Конечно, наши деревенские блюда после парижских, - и прочее.
И гости должны были давиться и кушать.
После ужина скоро все разошлись, только Сергей Александрыч остался поневоле с тетушкой, потому что тетушка сочла необходимым передать ему с подробностями и со слезами о своей ссоре с братцем Ардальоном Игнатьичем, прибавив, что ссора эта решительно расстроила ее здоровье и что она скоро, может быть, сойдет в могилу, к утешению Агафьи Васильевны.
Расставшись наконец с тетушкой (это было уже за полночь), Сергей Александрыч отправился в назначенную ему комнату по небольшому, узкому и грязному коридору, который слабо освещался ночником.
В коридоре он встретил Наташу.
Наташа вздрогнула, увидав его.
- Ах, это вы, братец? - сказала она.
Братец очень приятно улыбнулся.
- Я, милая кузина. - Он хотел взять ее руку, но Наташа ускользнула от него и сказала:
- Прощайте, желаю вам покойной ночи, - хотела идти и вдруг остановилась.
- Знаете ли вы этот браслет? - Она указала ему на свой браслет.
- Нет, - отвечал Сергей Александрыч, - а чем он замечателен?
- Посмотрите хорошенько.
Сергей Александрыч взял руку Наташи и начал внимательно разглядывать браслет.
- Прекрасный браслет! - сказал он, поцеловав ее руку.
- Ну, а кто подарил его мне?
- Кто?
- Будто вы не знаете?
- Не знаю.
- Ах, боже мой, это вы же мне прислали его из чужих краев. Вы уж забыли? - прибавила Наташа с упреком.
- В самом деле? я?
В эту минуту где-то скрипнула дверь. Наташа еще раз произнесла:
- Прощайте, братец, покойной ночи! - и исчезла. 'Какая милая!' - сказал про себя
Сергей Александрыч.
ГЛАВА III
