– И ружьё надо спрятать, – напомнила лиса.
– Давай его сюда, а сама дуй следи за людьми. Вот же бестии, от них бежишь, а они лезут.
Циркачи и ёж вернулись под вечер, когда Михайло уже придумал, где расположить посольство, и поджидал их у развалин прежнего «представительства». Поход отнял много сил, но стоило зверям увидеть уничтоженный шалаш и услышать о новой угрозе, как усталость мигом испарилась.
– Кто есть этот людь? – тревожно спросил Петер.
– Трое каких-то самцов, – ответил медведь. – Я сходил их оценить. Они действительно опасны.
– Что им нужно? – Скунс даже перестал жевать.
– Насколько я разбираюсь в двуногих, они предаются отдыху.
В этот момент с берега озера донеслись звуки музыки. Звери поморщились, а петух затряс головой:
– Колоссаль гадость!
– Не спорю. Поэтому мы отойдём на безопасное расстояние. Надеюсь, вы выстроите новый балаган, – проговорил Ломоносыч.
– Конечно, разумеется, – наперебой ответили циркачи.
Пройдя километра два вдоль берега, они углубились в бор и вышли к пригорку, где недавно горевал Колючий.
– Тут вам будет спокойнее, – сказал Михайло, отдавая ружьё Гуру Кену. – Я приношу дипломатические извинения за поведение людей и отбываю. Спешу, знаете ли.
Медведь повернулся, чтобы уйти, но вспомнил, что не узнал главного:
– Ах, да! Вы придумали способ вернуться домой?
– К сожалению, нет, – ответил ёж.
– Жалко, – прокомментировал губернатор. – Кстати, Колючий, ты мне нужен.
Шпанёнок попрощался с иноземцами и догнал Михайлу. Тот топал на свою командную полянку, поглядывая на сгущающиеся тёмные тучи. Ветер стал крепче и дул настырными порывами.
– Буря, скоро грянет буря, – пробормотал медведь. – Соберём-ка совет.
Потом он громко приказал Стук Стукычу вызвать Серёгу и Лисёну. Дятел добросовестно передал шифровку.
Волк появился на месте сбора почти одновременно с Ломоносычем и Колючим, а вот Лисёны всё не было и не было.
– Как бы не случилось чего, – тихо сказал Серёга.
Медведь вызвал сороку:
– Лети, голубушка, к озеру, отыщи мне Василису.
Птица упорхнула, и спустя четверть часа Лисёна прибежала на полянку.
– Почему не явилась? – грозно спросил губернатор.
– Стук дятла не слышала, Михайло Ломоносыч, – объяснила своё опоздание рыжая. – Проклятая музыка ревёт, аж голова раскалывается.
– Ладушки, – смягчился медведь. – Главное, что жива-здорова. Докладывай обстановочку.
– Наши незваные гости купались, плавали на лодке, жгли костёр, что-то варили. Один срубил сухую лесину, притащил к машине. Больше по округе не шастали. Запахи от них исходят тревожные – дым, гарь. Шумят слишком музыкой своей. Не удивлюсь, если люди всю рыбу в озере поглушат. В целом всё.
Михайло ненадолго задумался. Вздохнул:
– Нам остаётся лишь наблюдать. В драку не лезть. Чую, натерпимся с ними, но хочется надеяться, что на сей раз всё обойдётся. Ночью будет ливень. Может, они испугаются дурной погоды? Люди всегда разбегаются, когда дождит.
– Когда уедут послы? – спросил Серёга.
– Пока неизвестно. Их очередная затея не удалась. Ничего, Колючий, твоя идея была неплоха. Да, кстати, пусть каждый из вас подумает над тем, как бы отправить уже этих иноземцев. Как воображу, что они столкнутся с теми тремя отдыхающими, так сердце кровью обливается.
– А я бы слегка насолил людям, – мечтательно протянул ёж.
– Не смей! – вспылил Ломоносыч. – Рассержусь.
Колючий надулся. Бобрик коротких иголок затопорщился ещё сильнее.
– Всё, дорогие мои! – Медведь хлопнул лапой оземь. – Задачи поставлены, спокойной ночи.
Ночь выдалась неспокойной. Несколько часов бушевала мощнейшая гроза. Молнии безжалостно вспарывали небо, которое отзывалось оглушительными раскатами грома. Звук пронизывал тела животных, вода хлестала сплошным потоком, а ветер был настолько силён, что наломал веток и повалил пару сосен.
В конце концов палатка Графа, Костыля и Жилы вымокла. Замёрзшие атлеты похватали спальные мешки, залезли в машину и заснули сидя. Было ужасно неудобно, к тому же дождь барабанил по крыше и стёклам автомобиля, бомбил всепобеждающий гром, сверкали молнии.
Новый шалаш циркачей также не минула небесная кара: вода сочилась сквозь ветки и струйками стекала на головы зверей. Артисты прижались друг к другу, поместив Петера в центр. Стало не так холодно. Ах, как они захотели опять очутиться в цирке, в тёплых сухих клетках, под шатром! Жаль было себя, хоть волками вой!
Серёга совсем не тяготился злой погодой. Он даже любил грозы. Забравшись под раскидистую ель, волк положил голову на лапы и меланхолично смотрел на лес, то возникающий в холодном белом свете перунов, то гаснущий в кромешной темноте. В мгновения, когда вспышка показывала стволы сосен, куст орешника и замершие в воздухе капли, возникало удивительное ощущение, что время остановилось. В получившихся фотографиях лес мерещился чужим, нереальным. Серёге это нравилось.
Остальные тамбовчане тоже не очень страдали. Всё-таки в наших широтах народ ко всему привычный.
Прохор долго рассматривал влажные чёрточки, оставляемые на тёмном окне каплями, потом сказал: «Ишь как полоскает», задул керосинку и лёг на лавку. Корреспондент Гришечкин на правах гостя почивал на тёплой печи. Получалось, что прессе повезло больше всех.
Потом гроза внезапно стихла. Кончился дождь, умер ветер, и к утру небо полностью очистилось от облаков, словно ничего и не было.
Глава 2
– Эгей, иностранщина! – позвал ёж, стоя у входа в шалаш и наслаждаясь солнечной ванной. – Вылезайте, утро уже!
Впотьмах началось какое-то шевеление, и на свет выползли мокрые, дрожащие от холода циркачи. Смешнее всех выглядел Вонючка Сэм – облезлый худой зверёк с тонким хвостиком. Мех прижался к бокам, топорщились лишь несколько жалких клочков. Короткошерстного Гуру Кена изрядно колотило. Австралиец самоотверженно занялся физкультурой. Ман-Кей стал походить на человека ещё сильнее. Шимпанзе также замёрз и поэтому с радостью присоединился к разминке кенгуру.
А Петер смотрелся, как мокрая курица с обвисшими перьями.
– Айн… пчхи! – чихнул петух.
– Атас! – завопил Колючий. – Куриный грипп!
– Д-да б-брось т-ты, – вымолвил Гуру Кен, стуча зубами. – П-просто п-п-простуда.
В этот момент Вонючка Сэм поступил, как какая-нибудь собака. Он отряхнулся от носа до хвоста. Фонтан брызг накрыл всех присутствующих.
– Парфюмер! – воскликнул Петер. – Ты есть несносный!
– Ну, извините, – буркнул скунс.
Его мех бодро торчал теперь в разные стороны, и Сэм был похож на мокрую щётку.
– Ну и погодища проклятущая! – сказал шимпанзе. – А ещё, блин, лето! Мотать отсюда надо до зимы, братья!
Все недоумённо уставились на Ман-Кея. Даже кенгуру прекратил упражнения.
– Ты чего, Эм Си? – тихо спросил Колючий.
Афроангличанин недоумённо захлопал глазищами, а потом стукнул себя по лбу:
– Йо, проклятая погода! И это лучшее время года? Да что же будет зимой? Ой, пора домой!
– Вот, узнаю старину Ман-Кея! – выразил общую радость Гуру Кен, возобновляя махи лапами.
