– Так или иначе, я пленил их. Приедет князь, он нас рассудит, – сказал Станислав и сел. Он чувствовал, что из-за волнения у него скосились глаза, и предпочел спрятать лицо.
Люлякин-Бабский не унимался, тряся перстом в сторону соперника:
– Зрите, соратники, подлейшего из нас! А ежель гости и вправду послы, а? Ну и ну, братья слоны, не ожидали мы от вас такой каверзы. Хотите углубить ссору с Немчурией? Валяйте! – Полкан сделал паузу. – Хотя нет! Я требую срочно вернуть мне гостей. Станислав перехватил их, когда они шли ко мне домой.
Обвиненный боялин не выдержал, вспылил по-настоящему:
– Они воспользовались моим приглашением! Пошли по своей воле. Видать, у тебя было не вольготно.
– А чего это ты глаза к переносице собрал? Брешешь опять? – привязался к недугу Драндулецкого Полкан.
– Сколько раз просил! – взвыл Станислав.
Началась длительная боялская склока, которую сами думцы называли на закатный лад дискуссией. Охрана напряглась, готовясь остановить драку, ведь спорщики в любой момент могли перейти к физической аргументации своей правоты.
В обычаях боял были так называемые пленарные совещания. Их устраивали после обычных, на улице, без охраны. Сегодня в думской зале витало отчетливое предчувствие «пленарки».
Егор Емельянов очнулся в сыром темном помещении. Он лежал на соломе, притом в очень неудобном положении. Правая рука онемела. Ефрейтор пошевелился и загремел цепями. Выяснилось, что руки и ноги богатыря-дембеля закованы в крепкие «браслеты», а цепи крепились к большому кольцу в стене.
Емельянов-младший дернулся. Бесполезно.
Огляделся. Темная каменная каморка с единственным окном под потолком. Да и то, не окном, а зарешеченной щелью, в которую проникал смутный свет. Мощная дубовая дверь. У противоположной стены валялся Иван.
Тишина давила на уши, как вода при нырянии на большую глубину.
– Братка! – сипло позвал Егор.
Старшой и ухом не повел. Ефрейтор заворочался, пытаясь сесть. Получилось.
Иван проснулся от звона Егоровых цепей, принялся возиться, бренча своими.
– Доброе утро, – сказал младший брат.
– Угу, офигенно доброе, – пробурчал Старшой. – Воняет, блин… Сдох кто-то, что ли?
– Тот, кто до нас тут парился.
– Шутничок. – Иван уселся, привалился спиной к стене. – Значит, опоил нас косоглазый. Мне он сразу не понравился, а я, наивный юноша, тебя послушался.
– Ну, не повезло, – надулся Егор.
– А когда тебе везло-то?
Ефрейтор промолчал. Сержант, злящийся на брата, постарался осмыслить ситуацию: «Все карты в руках Станислава. Зачем ему понадобилось нас сажать? Вдруг этот худощавый перец – отъявленный маньяк? Потрошитель. Тогда мы попали по полной программе. Пока забудем эту версию. Что еще? Политика. Борьба с Полканом».
Дверь открылась, в каморку вошел боялин Драндулецкий. Он отчаянно морщил нос, не в силах терпеть тюремные запахи. До дембелей донесся аромат духов Станислава. Смешавшись с затхлым, провонявшим сыростью и падалью воздухом, этот аромат стал особенно невыносим.
Лоб боялина украшала здоровенная ссадина.
– Чего уставились? – почти взвизгнул Драндулецкий. – Работа в думе сопряжена с опасностями. Для народа стараемся, живота не жалеем.
Тут вельможа спохватился: нужно ли оправдываться перед иноземными злоумышленниками? Обернулся к охраннику, держащему факел:
– Они надежно прикованы?
– Да, ваше боялство.
Станислав прогулялся между пленниками, разглядывая грязную солому, которой был обильно засыпан пол. Остановился, потрогал ссадину. Заговорил:
– Я знаю о вас все. Проклятый Люлякин требует вас отдать, но я такую глупость не содею. Вы смертельно опасны, особенно здоровяк. До приезда князя посидите под замком. Если хотите признаться в своих подлых намерениях сейчас, то я внимаю. Может, Световар смилостивится и заменит казнь каторгой.
– Не в чем нам признаваться, – отрезал Иван.
– Что ж, я и не надеялся на сотрудничество. Заговор налицо.
Боялин покинул узилище, брезгливо поддерживая полы куньей хламиды.
Охранник отомкнул часть цепей от колец и запер дверь.
– Попали… – вымолвил Егор, разминая руки. Теперь стало свободнее, хотя арестанты напоминали кукол-марионеток.
Старшой лишь скрипел зубами. За кого их все-таки принимают?
Перед гадалкой Скипидарьей стояла серьезная этическая проблема. Всякая предсказательница в курсе, что нельзя распоряжаться своим знанием, непосредственно влияя на события, которые предрекла. И все, естественно, знают главное правило обхода запретов: если очень хочется, то можно.
Бабка была очень совестливой женщиной. Несокрушимая вера в уложения, оставленные мудрыми предками, не раз удерживала ее от дурных поступков, и к старости Скипидарья абсолютно освободилась от недобрых или корыстных желаний. Перед ней встала другая перспектива – прельститься добром. Но гадалка нашла в себе силы не творить непосредственного добра.
Дело пророчицы – предсказывать. То есть говорить. Предупреждать. Остерегать. Дело обратившегося к гадалке – прислушаться. Горе той ворожее, кто встанет из-за гадательного стола и пойдет собственноручно исправлять несправедливости этого мира.
«Кому велено чирикать, не мурлыкайте!» – напутствовал древний поэт. Скипидарья свято соблюдала этот наказ.
Но особенные обстоятельства требуют особенных решений. Странники из иного мира попали в плен к боялину Драндулецкому. Бабка опасалась любого решения, которое примет Станислав, распоряжаясь судьбой близнецов.
Продержит долго – обозлит. Прикажет умертвить – может произойти вселенская катастрофа. Тьма, тьма ответвлений будущего таилась в этих пришельцах! Огромные запасы природной силы, сопоставимые с мощью Солнца-Ярилы! Воистину, гадалке захотелось потерять свой дар, чтобы не видеть неизъяснимой опасности, излучаемой Иваном да Егорием свет Василичами. Не буди лихо, пока оно тихо.
Именно из этих соображений старушка промучилась ночь в раздумьях, потом в кои-то веки выбралась из дома и отыскала сорванца Шарапку. Расчет ворожеи был точен – где еще болтаться беспризорнику, как не на рынке.
Парнишка побаивался Скипидарью, хотя и восхищался ее прорицательской силой. Мальцу казалось, что бабка обладает источником легкого заработка и в деле гадания не существует сколь-нибудь больших усилий. Шарап, разумеется, ошибался. Просто не пришло время взрослого суждения.
– Не робей, – велела бабка, приметив чумазое личико босяка, спрятавшегося между купеческими лавками.
Мальчик вышел на свет.
– Вот тебе копейка. – Скипидарья кинула парнишке монетку, тот ловко поймал. – Это волшебная денежка. Если ты не выполнишь моего поручения, то у тебя отрастут ослиные уши и слоновий хобот.
Ты станешь первым жителем Тянитолкаева, который примирил в себе два начала, хи-хи. Слушай, что нужно сделать…
Через пять минут Шарапка шлепал по лужам к терему Драндулецкого.
– Мне бы господину дяденьке боялину важное передать, – выдохнул запыхавшийся мальчонка слуге, открывшему дверь.
– Гуляй мимо, босота! – беззлобно погнал сироту мужик.
